Зазеркальная волна (джен)

Но если он не привидение, то кто же он тогда? И что значит, что он не мог появиться раньше? Он что, из Арки смерти незаметно вышел или появился из-за чего-то, что опять изменилось? Неужели в прошлом опять произошло что-то незначительное, но существенное для будущего? Если бы они окончательно не победили Волан-де-Морта, Гермиона бы не появилась, а значит, всё прошло успешно. Но что же тогда могло пойти не так? Эти и многие другие вопросы проскочили в голове потрясённого Гарри, пока он стоял и смотрел на отца. Тот лишь щёлкнул пальцами и потёртое кресло, выбивающееся из интерьера гостиной, само подъехало к нему.

— Хм… как в старые времена, — опустившись в кресло, заметил отец и положил ногу на ногу. — Хотя, знаешь, зря ты его так бережёшь. Мне приятно, конечно, но ты совершаешь ошибку. Цепляясь за прошлое, мы упускаем настоящее.

На вид он был вполне себе живым и свет касался его кожи, но что, если это только иллюзия? Что, если на самом деле он ледяной и может появляться только рядом с теми, с кем как-то связан?

— Ты… мёртв? — наконец тихо спросил Гарри.

— Нет.

— Так ты… жив?

— Не совсем.

— То есть как это?

— Про кота Шредингера слышал?

— Это не смешно.

— А я и не смеюсь. Ты бы присел, кстати, чего замер, я не собираюсь от тебя убегать.

Гарри шагнул к дивану и сам не понял, как опустился. Одеревеневшие ноги, казалось, едва слушались.

— Понимаешь, трудно быть мёртвым, если твой земной срок не истёк, — произнёс отец, — я имею в виду, если никто и ничто не обрывало мою жизнь: ни я, ни кто-то посторонний, ни болезнь, ни старость. И в то же время как быть живым, если шагнул в Арку? Любого смертного она лишает жизни, но на меня не может действовать так, как на любого.

— Почему это?

— Я собрал все Дары и кое-что получил взамен. Для меня Арка всё равно, что проход между одним миром и другим. Вот только когда начинаешь ходить туда-сюда, очень быстро меняешься. Смотри, фокус. Тебе в детстве они нравились…

Джеймс наклонил голову в одну сторону и сделался таким же молодым, каким Гарри его видел по сквозному зеркальцу, затем наклонил голову в другую сторону и стал стариком. Едва Гарри открыл рот, как отец снова стал таким же зрелым, каким появился.

— Подумал, таким тебе будет проще и удобнее меня видеть, — заметил он.

— Так ты и временем можешь управлять?! — поразился Гарри.

— Конечно нет, — возразил отец. — Время — слишком сложная величина, чтобы она была мне подвластна. Скорее время больше не может мной управлять, я из него… как бы это сказать… выпал. Так что, отвечая на твой вопрос, и да, и нет, я всё равно, что тот кот, который застрял в ящике. Как посмотришь на меня, таким я и буду — хоть мёртвым, хоть живым.

— Но…

— И если следовать привычным тебе меркам, то я переживу и тебя, и твоих детей, и их детей, и детей их детей… Можно долго перечислять, не думаю, что в этом есть смысл. Однажды, опять же, по твоим меркам, ничего человечного во мне не останется, и отголоски чувств, которые пока ещё слабо возникают, исчезнут.

Гарри забыл, что хотел сказать, и застыл ненадолго. Услышанное отказывалось укладываться в его голове. Может, он и работал невыразимцем и знал много чего необычного, но это было что-то запредельное. Что-то, что вызывало смешанные чувства. Отец же откинулся на спинку кресла и опять хмыкнул, как будто что-то про себя оценив.

— Так, подожди… — помолчав, сказал Гарри, пытаясь уцепиться за ускользающую от него мысль. — А зачем ты шагнул в Арку?

— Видишь ли, однажды у меня не было времени, чтобы во всём разобраться, поэтому я не только сказал, что верну кое-кому его Дары, но и поклялся сделать то, что от меня потребуется…

— Ты это про Смерть говоришь?

— Не называй её имя, — вдруг мрачно сказал отец, подавшись вперёд, от чего Гарри невольно захотелось отодвинуться, и он прижался к спинке дивана. — Если, конечно, ты не хочешь, чтобы она обратила на тебя внимание.

— А она… может услышать?

— Она всё слышит, только не на всё обращает внимание. А вот к тем бесстрашным глупцам, которые её зовут и отвлекают от дел, она может присмотреться. Так что, если не хочешь, чтобы она сочла тебя за одного из тех, кто бросает ей вызов, лучше подбери какое-нибудь другое имя. Неназываемая, Костлявая, Чёрствая бабушка… не знаю, что-нибудь на свой вкус.

— Х-хорошо… Так зачем ты шагнул в Арку? И почему пообещал Сме… Неназываемой Дары? Я ими тоже владел, в другой жизни, но…

— Я знаю, сын, но ты ими не воспользовался, а я должен был их вернуть и вернул. Можно было бы, конечно, ещё разок умереть… но это бы не помогло моей душе перейти куда надо с Дарами, поэтому да, я забрал их с собой и через Арку попал туда, где меня ждала Неназываемая.

— Что-то я запутался… А зачем ты пообещал их вернуть?

— За тем, что я умер и хотел вернуться к жизни.

Гарри открыл было рот, но снова сбился с мысли.

— Но ты ведь Повелитель… — начал было он.

— Ты серьёзно в это веришь? — перебил отец.

— Но ведь написано же…

— Это детская сказка, Гарри.

— Но…

— Конечно же что-то в ней правда, но не всё же. Ты же не думаешь, что Неназываемая такая дура, чтобы раздать Дары, которые позволяют кому-то ею повелевать и возвращаться к жизни столько раз, сколько вздумается?

— Но… Но я ведь тоже умирал… когда-то, был в посмертии, видел Дамблдора и…

Гарри не смог договорить и чуть не упал — вместо отца в кресле внезапно возвысилась фигура Дамблдора.

— Это хорошо, что ты меня видел, — сказал тот, — думаю, ты испытание прошёл достойно и ничего не потребовал, за что и был вознаграждён.

Поражённый его появлением, Гарри молчал и только ощущал сильное биение своего сердца. Во что же превратился его отец, если мог так легко менять облик и возраст? Стал помощником Смерти? Её преемником?

— Люди в последнее время совсем обнаглели… — тем временем хмуро вещал Дамблдор и покачал головой, — им даровано там много всего… столько возможностей… но им всё время мало. Подай им артефакты, оружие, драгоценности, духовную пищу, второй шанс на жизнь, вечную молодость… И сколько ни даёшь, им всё мало и мало, они не благодарят, не ценят, не замечают, а только требуют и требуют, как будто все им что-то должны. А когда они вдруг не получают то, что желают, они ещё говорят, что жизнь к ним несправедлива, что кто-то там… какая-то сила или какие-то люди обошлись с ними дурно. Вот как можно быть такими и думать, будто весь мир обязан крутиться только вокруг них?

— П-пап… ты не мог бы… — осторожно начал Гарри.

В то же мгновение в кресле снова оказался его отец.

— Думаю, мысль ты уловил, — сказал он. — Я оказался не так благоразумен, как ты, и ответил за это.

— Но я думал, что раз ты собрал Дары и победил Волан-де-Морта, то…

— …то всё стало просто чудесно? Ты, видно, забыл, что тебе мама лет восемь тому назад рассказывала в Мунго…

— Ты про то, что вам всем досталось во время сражения?

— Да, про это, сохранись хоть какие-нибудь записи об этом в Отделе тайн, ты бы уже наверняка связал всё воедино: и мой шаг в Арку, и то, что было тридцать лет тому назад, а так… мама прошлась по краю и чуть не выдала тебе больше положенного.

— В каком это смысле «больше положенного»?

— Ты столько всего не знаешь, Гарри… — со вздохом сказал отец и снова откинулся на спинку кресла. — Ты был так мал, когда всё это происходило… я дал слово заботиться о тебе, и мы с мамой оберегали тебя, как могли… Нет, сейчас я много всего вижу… то, что ты всегда был сильным и не нуждался в опеке… то, как ты жил в других реальностях… то, что сделал с тобой Волан-де-Морт… то, что натворил Дамблдор… Знаешь, я думаю, мне не о чем жалеть, глядя на это, я не хотел, чтобы мои близкие расплачивались за то, что я чего-то не сделал или сделал не так. И ты прав был тогда, когда кричал на меня за безответственный подход к делу. Кто-то должен был вправить мне мозги.

— Подожди, не увиливай. В каком это смысле «больше положенного»? От меня что… От меня что-то скрывали?!

— Конечно скрывали, неужели ты думал, что мама или кто-то из моих друзей мог бы допустить, чтобы все твои распрекрасные детские представления обо мне вдруг рухнули? Вот это, например, ты уже нигде не найдёшь.

Отец опять щёлкнул пальцами и Гарри обомлел. Между диваном и креслом вспыхнул светильник, в его свете стал виден плакат, появившийся на кофейном столике. По центру плаката было знакомое лицо, а наверху характерная надпись большими буквами.

«РАЗЫСКИВАЕТСЯ ТЁМНЫЙ МАГ!»

— Ты-ы-ы?! — поразился Гарри. — Но… Кому и зачем тебя разыскивать?! За что?!

— Думается мне, проще будет показать, — встав с кресла, сказал отец и протянул ему руку. — Только не дёргайся и не разжимай пальцы, а то резко очнёшься и будет очень больно.

Гарри тоже поднялся и протянул ему руку. Едва он сжал ладонь отца, как невольно пошатнулся от резкой смены обстановки. Они больше не были в гостиной, они находились на кладбище и стояли на земле. Их окружали безмолвные надгробия, над головой светили звёзды и разливалось сияние. Гарри, конечно же, узнал это кладбище, но едва открыл рот, как увидел, что происходит в стороне.

— О Мерлин…

Это был тот самый день, о котором ему не раз говорили, но, конечно же, без подробностей. Гарри видел и мать в плену у Пожирателей смерти, и отца, бесстрашно стоящего перед ними, видел и крёстного с Римусом, прибывших на помощь. Видел и то, как несколько убийственных заклятий ударили по отцу и тот упал. Глядя на это, Гарри похолодел и едва устоял на месте.

— Сейчас, — покрепче стиснув его руку, сказал зрелый отец, — дай мне ещё немного времени и ты всё увидишь.

И Гарри действительно увидел… то, как Джеймс, к изумлению противников, поднялся на ноги, то, как он сотворил дьявольское пламя, то, как некоторые Пожиратели бежали, а какие-то сгорели, то, как был побеждён Волан-де-Морт, и то, как стали прибывать мракоборцы.

— И за это тебя хотели прикончить на месте или арестовать?! — повернув голову, поразился Гарри. — За то, что ты защищал близких?!

— Гарри, ну ты ведь должен понимать, кем я стал после этого… Ты ведь сам был мракоборцем когда-то… Дьявольское пламя можно сравнить с Адским, разве что последнее просто сметает всё со своего пути, а первое требует больше усилий и не трогает тех, с кем связан его творец. Но ведь и то и другое тёмная магия. И то и другое не получится, если творец искренне не пожелает творить такие ужасные вещи.

— Но… ты был прав, ты…

— Ты просто хочешь, чтобы я был прав, Гарри, и отрицаешь начало того, что видишь. Вспомни хотя бы легенды. Рыцарь, победивший дракона, сам становится драконом, не так ли?

— Да при чём здесь…

— Смотри.

Гарри повернул голову и увидел, как отец подбежал к матери, снял с неё верёвки и прижал к себе. Увидел, как мама в слезах обняла его и призвала Добби. Испуганный домовик унёс и её, и отца с поля боя, а потом вернулся за их друзьями.

— А потом было это.

Отец взмахнул свободной рукой и словно стёр творящееся на кладбище, как завораживающую картину с большого экрана. Они с Гарри снова очутились дома, но только на кухне и в другое время. Судя по тому, что мебель была расставлена криво и с некоторых шкафов не сняли даже плёнку, это был один из первых дней, когда они только заехали в этот дом, видимо, никому ещё не было дела до наведения порядка. На кухне находилось трое. Бледная Лили, хмурый Фрэнк и Римус с перевязанной бинтом головой. Они сидели за новеньким столом, на котором не было скатерти.

— Фрэнк, я не знаю, что с ним… — качая головой, слезливо говорила Лили. — Он сидит там… наверху с Гарри… улыбается, играет с ним, он… он как будто ко всему готов: хоть ещё раз умереть, хоть в Азкабан сесть или убить кого-нибудь.

— Это нормально, — повернув голову, ответил ей тот. — После того, что Джеймс перенёс, он просто не видит сейчас никакой угрозы. И опытные бойцы иногда застревают в моменте или теряются в жизни, а твой муж сделал то, что ещё никому на этом свете не удавалось.

— Но… но его же вызывают… уже завтра утром ждут в Министерстве. Что будет, когда он там появится?

— Ему нельзя там появляться. Ни в коем случае.

— Но…

— Ты ведь разбираешься в зельях, верно?

— Да, а что?

— Свари что-нибудь крепкое или сегодня же купи.

— А что именно нужно?

— Не знаю… что-нибудь наподобие Напитка Живой Смерти… такое, чтобы свалило Джеймса на неделю, а лучше сразу на две. Пусть полежит в Мунго, целители скажут, что да, действительно плох, а если хорошенько попросим и задобрим, кого нужно, может, даже прибавят, что после такого родную мать не узнаешь, не то что вспомнить, что там творилось на кладбище.

— Хорошо, я всё сделаю.

— Это ничем не поможет, а только отсрочит неизбежное, — нарушил их диалог Римус. — Все выжившие Пожиратели будут дружно показывать пальцами на Джеймса и твердить, что это он вызвал дьявольское пламя.

— Да мне плевать, куда они будут пальцами показывать, — мрачно ответил ему Фрэнк, — на тебя, на меня, на Джеймса. Ты, видно, не знаешь, как сейчас слушания проходят. Кого застали на месте преступления, тот и виноват. Все запасы Веритасерума давно исчерпались, а на ингредиенты для новых нет средств и никто не станет из-за этого заморачиваться. В первую очередь внимание обратят на слова свидетелей и жертв, а потом уже на тех шакалов, которые зачем-то похитили невинную женщину и измывались над её мужем. Может, супруги Поттеры тупо им чем-то не угодили, вот они и валят на них всё, лично я этим мнением и буду делиться со всеми, кто спросит. И да, что там с Сириусом? Он ещё в Мунго?

— Да где же ещё ему быть… зрение наконец-то полностью восстановилось, но с плечом совсем беда: кузина не слабо его проклятием приложила.

— То есть с ним ещё никто не беседовал?

— Смеёшься, что ли? Ему как плечо не так вправили, так он лихорадит и всякий бред несёт.

— Отлично. В смысле, что ещё никто не беседовал. Дуй к нему и дождись, когда соображать будет. Пусть скажет, что видел, как Грюм разбушевался и применил дьявольское пламя. Несносный характер Аластора многим известен, такое заявление никого не удивит.

— Ты это серьёзно?

— Нет, Мордред тебя задери, шутки пришёл на ночь глядя шутить! — резко ответил ему Фрэнк, поднявшись на ноги. — А то мне же делать больше нечего, как выставлять виновным человека, с которого я всегда брал пример.

Он сделал глубокий вздох и снова посмотрел на Лили.

— Значит так, ты займёшься зельем, этот повторит, что он был в отключке и настроит Сириуса, а я займусь Олливандером. Всем известно, что у него отличная память, думаю, я смогу его убедить опознать палочку Джеймса как палочку Грюма.

— Фрэнк, я…

Лили догнала его у входа на кухню и взяла в ладони его руку.

— Не надо, ничего не говори, — прервал её тот. — У меня тоже семья, и я понимаю, кому я обязан жизнью. Нам сейчас главное пережить эту волну горячки, а потом спустим всё на тормозах и само забудется.

Потрясённый Гарри и сам не заметил, как всё потемнело и он снова очутился в гостиной. Отец разжал его руку, светильник погас и пугающий плакат с кофейного столика исчез.

— Коротко говоря, было непросто, но меня отмазали. Вроде так молодежь сейчас выражается.

— Но… этого не может быть, — едва дыша, сказал Гарри. — Я же помню, что ты… Ты же в Министерстве работал!

— Да, так и было, — подтвердил отец и опустился в кресло. — Но это уже потом… Сперва я жил какие-то годы в маггловском мире. С тобой и с мамой. Жил беззаботно, наслаждался покоем, много всего изучал и пробовал, вполуха слушал друзей, когда они заходили и рассказывали о том, что происходит в волшебном мире. Наблюдал за тем, как ты растёшь, улыбался, когда ты познакомился с Гермионой и пошёл с ней в начальную школу, а потом… Трудно это объяснить, но… В общем, у меня накипело. Я читал эти грёбаные газеты и не мог понять, как, например, такой урод, как Малфой, смог продвинуться в Министерстве. Ведь этот же ублюдок мне угрожал, твоей маме угрожал, он же стоял рядом с безносой мордой и вдруг он что-то там стал решать? Нет, я не мог вынести мысли, что я, человек, который защищал свою семью и едва не угодил в Азкабан, должен вести себя как мышь и не нарываться. Раз в волшебном мире действуют те же правила, что и в обычном, я решил играть по ним.

Гарри, не способный ничего сказать, молча опустился на диван.

— Да, я заплатил, кому нужно, и получил неплохое место, — подтвердил его предположения отец, — а подчистить архивы было не так уж трудно, когда у тебя есть и связи, и средства.

— Так это ты… ты протолкнул Римуса в Министерство?

— Почему же сразу протолкнул? Римус никогда не принимал подачки. Маленьким был, так он чурался нашей помощи, мямлил и краснел, если мы с Сириусом делились с ним тем, что он не мог себе позволить купить. Я лишь поговорил, с кем следовало, и создал возможность, чтобы такие, как он, при условии, что они принимают нужное зелье, могли трудоустроиться и получать выходные каждое полнолуние и за день до и после него. А Римус вцепился в эту возможность и сам продвинулся по службе. Впрочем, я никогда не сомневался в его трудолюбии и способностях. И нет, я не принимал никакого участия в их знакомстве с Тонкс. Это всё Сириус и Фрэнк устроили, напившись как-то на праздник. Один, видишь ли, переживал за друга, а другой напомнил ему, что у него в отряде есть одна видная не пристроенная девица, вроде как не чужая всем нам. И даже когда Римус пришёл к нам в дом в полном смятении, не я, а твоя мама смогла убедить его не стыдиться своих чувств.

— А дядя Фрэнк? Для него ты тоже создал возможность продвинуться?

— Не создавал, он и сам прекрасно справлялся, я только намекнул некоторым… кому не нравилась его кандидатура… что иногда можно закрыть глаза и увидеть во сне что-то такое, от чего уже не проснёшься, и никто не стал возражать, когда Фрэнк возглавил мракоборческое Управление.

— Но Сириуса ведь ты отправил, да? Тогда, на третьем курсе, когда Сивый сбежал из Азкабана.

— Не отправил, а попросил присмотреть за тобой. Фрэнк прибежал тогда сказать, что Сивый может отомстить ему через Невилла — история Римуса яркий тому пример. Фрэнк предупредил нас, что и ты можешь быть в опасности. Сказал, что уже подключил к делу дементоров, ну а я… обратился к другу. На четвёртый и другие курсы я Сириуса «не отправлял» — это уже была его собственная инициатива.

Гарри молчал, не в силах переварить сразу столько информации. Отец всегда был для него настоящим героем. И мама, и его друзья часто рассказывали ему в детстве, как они храбро сражались с Волан-де-Мортом, и улыбались, он всегда видел в отце только силу и благородство. В Хогвартсе никто, за исключением, может быть, слизеринцев, не смотрел на Гарри криво и не говорил гадости. Неужели отец за считаные годы добился настолько большого влияния, что бывшие Пожиратели смерти, как и их дети, опасались приближаться к Гарри и что-либо плохое ему говорить? Воспоминания о других жизнях, подсказывали ему, что отец просто сделал то, на что Гарри не хватало духа. Ради семьи и её благополучия он переступил через себя и убеждения о том, что правильно, а что нет.

— Поверить не могу, что… — пробормотал Гарри, смотря в пол, и потерял мысль.

— А ты думал, всё было легко и просто? Добро победило и мир заиграл яркими красками? — вопросил отец. — Вот поэтому никто и не хотел открывать тебе глаза — ради тех, кто нам очень дорог, мы готовы побыть и подлецами, и лгунами, лишь бы только не сделать им больно. Не думаю, что другим было легко, когда они смотрели, как ты рвёшься к Арке, и понимали, что ты ничего этим не добьёшься.

— Что значит, не… — тихо заговорил Гарри и поднял взгляд на отца. — Они что, всё знали? Сириус, мама, Римус… Знали, что тебе придётся уйти?!

— А они что, по-твоему, глупые или слепые и не задавались вопросом, как их друг получил три Авады в грудь и вдруг снова поднялся на ноги? Конечно же они знали, что однажды я уйду навсегда. Я предупреждал их, что меня обязательно призовут, рассказывал про свои необычные сны. Поначалу им это всё казалось лишь розыгрышем, последствием моей травмы, но потом… когда моё влияние и возможности становились сильнее, они стали серьёзно тревожиться… Думаешь, Сириус вдруг полюбил школу, посиделки в библиотеке и походы в книжные магазины? Он ведь никогда не прикладывал особые усилия, если только не ставил перед собой конкретную цель.

— Он… искал способ, как тебе помочь?

— Все искали. Он просто упирался дольше других, думал, что раз я не раз спасал его шкуру, то он обязан предотвратить мой уход. Даже один крайне жестокий ритуал отыскал, предлагал хлопнуть какого-нибудь бывшего Пожирателя и за счёт такой жертвы вызвать и поболтать с Неназываемой. Договориться с ней на другие условия… Ты представляешь, какой наивный? Хотя чего удивляться, ты же видел другие реальности: Бродягу вечно тянет на безумные поступки.

— Но…

Гарри вдруг вспомнил, как в этой реальности все отнеслись к уходу его отца. Погоревали какое-то время и продолжили жить дальше. Никто не пытался узнать что-то про Арку, никто не пытался помочь Гарри и что-то объяснить. Все просто смирились, как будто эта смерть была неизбежной. Смирились и не сказали ему, что перепробовали всё, что могли, намного раньше.

— Подожди, но если все всё знали, то почему никто не сказал мне?! — возмутился Гарри. — Только не говори, что они не сделали этого, потому что ты попросил или потому что я бы не стал их слушать!

— Вот мы и подошли к самому главному, — заметил отец. — На этот вопрос ты ответишь себе сам и, думаю, очень скоро, а я бы хотел, чтобы ты наконец завершил эту историю и отдал мне тот редкий артефакт, оказавшийся в твоих руках. Видишь ли, он так сильно зарядился, что рядом с ним даже я стал видим для тех, кому ещё не пришло время меня видеть. Это неправильно. Порядок установленных вещей нельзя нарушать. Этот артефакт стал сравним по мощи с одним из Даров, если Неназываемая его заметит, а она обязательно заметит, такого милого разговора, как со мной, у тебя с ней не будет. И нет, не думай, что она жестока или добра, справедлива или жалостлива. Мир для неё не имеет красок, она просто есть и следит за порядком.

— Подожди, «артефакт»? О чём это ты?

— Ты всё ещё держишь его в руке.

Гарри опустил взгляд, но увидел в своей левой руке только сквозное зеркальце, зажатое в пальцах.

— Да ты шутишь…

— Думаешь? И откуда тогда оно у тебя взялось?

— Да мне его Сири…

Он смолк на полуслове. Крёстный дал ему сквозное зеркальце лишь один раз. Возможно, он хранил его в память о друге. В той реальности, где это произошло, Гарри был сиротой, но ведь потом всё каждый раз менялось и менялось, а зеркальце так и оказывалось в его кармане.

Гарри глянул на зеркальце, на отца, снова на зеркальце, на отца и… всё понял.

— Ты…