Грейнджер Offline (гет)

На самом деле все было совсем не так безоблачно, как выглядело на первый взгляд. Утром Грейнджер все труднее было просыпаться, и все чаще она делала это, будучи в отвратительном настроении. Так всегда было у нее на границе осени и зимы. В Хогвартсе она справлялась, отвлекалась на учебу, на друзей, на необходимость «держать лицо», чтобы быть всегда лучшей. После окончания войны стало хуже. Больше не было стимулов, чтобы пересиливать себя. Ей казалось, что вместе с умиранием природы умирает и что-то в ней самой… что-то очень важное, что заставляло ее жить дальше. Кровь все еще медленно вытекала через разорванную душу.

Малфой никогда не мог угадать, в каком настроении она откроет глаза. Будет ли это полусонная улыбка или мрачный взгляд. Пожелает она доброго утра или молча уйдет на кухню с внеочередной сигаретой. Утреннее настроение Грейнджер было непредсказуемым.

— Эй, — он маялся у запертой двери ванной, — ты там утонула?

Я нер…

— Это моя ванная, так что я там буду делать то, что мне хочется! И сколько мне хочется!

Сегодня было — плохо. Ночью Грейнджер несколько раз просыпалась от того, что не могла вдохнуть. Ей что-то снилось, но она не могла вспомнить, что именно. От сна оставалось ощущение безысходности и отчаяния. Каждый раз она лежала, глядя в темноту перед собой и пытаясь успокоить мечущиеся в лихорадке мысли, а потом не засыпала, а как будто исчезала в новом провале своего персонального инферно.

За столом они старательно друг друга не замечали. Грейнджер читала «Ежедневный пророк», отгородившись им от Малфоя, погруженного в какую-то книгу. Все слова были знакомыми, но смысл отдельных предложений ускользал. Приходилось начинать заново, и это безумно раздражало Грейнджер. Кофе и сигарета. Малфой каждый раз морщил свой аристократический нос, когда она дымила, но ничего не говорил. Он вообще все эти дни вел себя разумно и очень сдержанно. Ни разу не назвал ее грязнокровкой, хотя иногда это слово читалось у него в глазах. Видимо, война и последовавшие за ней лишения из-за нелегального положения вправили ему мозги. А, может, это была слизеринская способность выживать в любой ситуации…

Стук в окно отвлек Грейнджер от очередной попытки продраться сквозь дебри журналистской развесистой клюквы. Сова? К тому же чья-то личная сова, а не серая «форменная» — почты или официальной доставки. Грейнджер открыла створки и впустила посланницу. С улицы дохнуло промозглым осенним холодом. Малфой отвлекся от книги, но снова ничего не спросил.

Письмо было написано на плотном пергаменте, и Грейнджер сразу узнала и этот почерк, и вензель внизу страницы. Десятки раз она видела и то, и другое на своих работах по зельеварению — рецензия и подпись профессора Снейпа, один вид которых был способен довести до истерики некоторых слабонервных студентов. Аккуратные идеально ровные строчки, на которые нанизан бисер строчных букв и изысканная витиеватость прописных.

Дорогая мисс Грейнджер!

Директор МакГонагалл сообщила мне о Вашем желании встретиться со мной. Оценив аргументы, которые она (с Ваших слов) мне привела, я счел возможным удовлетворить Вашу просьбу. Полагаю, более всего нам будет удобно встретиться на нейтральной территории, чтобы исключить возможность возникновения нежелательных недоразумений. Посему предлагаю сделать это в доме мистера Ремуса Дж. Люпина по известному Вам адресу. С его любезного согласия я буду ждать Вас там сегодня в три часа пополудни. Надеюсь так же, что особа, по поручению которой Вы исполняете эту миссию, будет достаточно благоразумна, чтобы не присутствовать при нашей встрече, поскольку это может быть небезопасно.

С уважением,

Северус Т. Снейп

Грейнджер пришлось напрячься, чтобы адекватно воспринять несколько старомодный стиль письма, но это были мелочи. Главное, что Снейп все понял верно и согласился встретиться с ней. Оставался вопрос, почему он счел дом на Гриммуальд-Плейс нейтральным и безопасным местом, но Грейнджер решила об этом не думать. Видимо, у него были на это свои основания, о которых она ничего не знала. В любом случае ей это было только на руку. Аконитовое зелье было готово, и она все равно собиралась встретиться с Люпином в ближайшее время.

Она молча передала письмо Малфою, который за все то время, что Грейнджер изучала послание, не перевернул ни одной страницы. Он читал, и на его скулах снова появлялись пятна, выдававшие волнение. Потом бросил взгляд на часы. Грейнджер показалось, что она слышит его мысли без всякой легиллименции, настолько громкими они были.

— Ты останешься здесь, — ее тон был категоричен и не оставлял никаких иллюзий.

— Но это же Снейп!

— Ты понял все, что он написал? Ты останешься здесь. Я договорюсь с ним сама.

— Но…

— Никаких «но»! — сказала, как отрезала.

Ему очень хотелось уйти. Видимо, он не чувствовал себя здесь в полной безопасности. Не мог предсказать, будет ли Грейнджер и дальше соблюдать свой странный нейтралитет или в последний момент сдаст его аврорам. Или придумает что-нибудь еще. Для него логика ее поступков была абсолютно недоступна.

— Что ему сказать? — Грейнджер отвлеклась от газеты и сосредоточилась на более насущной проблеме.

— Что я здесь. Я прошу его забрать меня.

— Он это сделает? Ты так уверен?

Пауза, и потом все же — ответ:

— Он дал Нерушимую Клятву моей матери.

Вот, значит, на что ссылался Малфой, отправляя ее в Хогвартс… Даже смерть Нарциссы Малфой не освобождала Снейпа от того, в чем он поклялся. Цена за нарушение — жизнь поклявшегося.

— Почему же тогда он не нашел тебя раньше?

У Грейнджер было плохое настроение, и ей хотелось ранить если не физически, то словами. Она попала в больное место. Она видела это по тому, как в серых глазах Малфоя проявилась затравленность. Он сжался, и голос был тихим-тихим:

— Ты не знаешь… Он не смог бы забрать меня. Я…

Малфой замолчал. И Грейнджер показалось, что это не потому, что не мог ничего объяснить, а потому, что у него не было для этого сил. Что-то, из-за чего Снейп не смог бы его найти и забрать… это что-то было слишком ужасным для того, чтобы говорить вслух.

— Малфой… не надо… не говори ничего.

Злость отошла так же быстро, как и возникла. Грейнджер коснулась его плеча инстинктивным жестом сочувствия. И от ее прикосновения он вздрогнул, как от удара.

* * *

Люпин встречал ее у дверей особняка. Грейнджер всерьез опасалась, что Орден Феникса поставил защитные чары, которые не позволили бы ей даже приблизиться к бывшему штабу, но ничего подобного не случилось. После войны, когда необходимость маскировки отпала, Ордену построили официальный штаб в Лондоне, в котором Грейнджер была только один раз — на открытии. Двери дома на Гриммуальд-Плейс спокойно пропустили ее внутрь.

— Северус… то есть профессор Снейп уже прибыл, — сообщил Люпин, провожая ее через холл.

— Где он?

— В библиотеке. Ждет тебя.

— Спасибо, Ремус. Ваше зелье…

— Потом. Сначала поговори с ним.

— Хорошо.

Снейп коротал время ожидания за просмотром одного из многочисленных фолиантов. Все такой же прямой, черный и суровый. Все те же длинные сальные пряди. Черты лица — жесткие, как будто высечены из холодного мрамора. На первый взгляд могло показаться, что он нисколько не изменился за прошедшие пять лет, но, присмотревшись, Грейнджер поняла, что это не так. Он стал суше, хотя казалось, что это уже в принципе невозможно. На некрасивом лице залегли глубокие морщины. Черноту волос разбавили едва заметные тончайшие седые нити. На челе Снейпа, шпиона и дважды предателя, лежала печать войны. Такая же, как и та, что отравила существование самой Грейнджер.

— Здравствуйте, профессор.

Тяжелый взгляд оторвался от книги. Черные глаза казались двумя бездонными провалами. Границы между зрачками и радужкой не существовало.

— Я больше не ваш профессор, мисс Грейнджер, — едва заметное движение головы. — Люпин, ты не оставишь нас одних?

— Конечно.

Люпин вышел… как будто это было нормально, что Снейп распоряжался в его доме. Снейп отложил книгу и поднялся. Многолетняя привычка стоять во время лекций давала о себе знать независимо от момента, но вряд ли он это осознавал. Несколько секунд он смотрел на огонь в камине. Жесткое лицо не выражало абсолютно ничего. Грейнджер терпеливо ждала. Наконец, Снейп развернулся на каблуках и словно бы впился в нее своими черными провалами-вместо-глаз. Его голос был тихим, но для нее он прозвучал оглушительно громко.

— Я слушаю вас, мисс Грейнджер.

Глядя на Снейпа, она вспомнила слог его письма и подумала, что это все так характерно для него и что все это не более чем защитные реакции. А на самом деле ему точно так же больно.

Может быть.

Когда речь идет о Северусе Снейпе, все должно рассматриваться через призму «Может быть». Никогда нельзя знать наверняка.

В горле пересохло. Грейнджер думала, что избавилась от страшного животного магнетизма этого человека, но, как выяснилось, это ей только казалось. Всего лишь еще одна иллюзия, которую она себе создала.

— Драко Малфой попросил меня найти вас.

Возможно ли проявление хоть каких-то эмоций для него? Грейнджер не знала. Она сама чувствовала уже далеко не так остро, как в пятнадцать-шестнадцать лет. Война сожрала ее эмоции, оставив лишь тени. Снейп провел на своей войне больше двадцати лет. Осталось ли в нем хоть что-нибудь, кроме боли?

— Где он?

— У меня дома. Там безопасно.

— Почему вы не сдали его, мисс Грейнджер?

И что ей сказать? Про трения с Орденом Феникса или про дурные привычки? Но Грейнджер уже не была студенткой и не обязана была отвечать, если не хотела, поэтому ограничилась лаконичным и ничего не значащим:

— Не сочла нужным.

Пятьдесят баллов Гриффиндору?

Снейп смерил ее взглядом, который Грейнджер стойко выдержала. Это стоило ей немалых усилий, но никаких комментариев с его стороны не последовало. Снейп сделал несколько шагов по кабинету, как будто находился в аудитории. Разворот, и несколько шагов обратно. Грейнджер казалось, что она чувствует, как точно так же двигаются его мысли. Стремительные, резкие, но при этом скупые и точные жесты. Если бы у мыслей вообще были жесты…

— Я не смогу забрать его сегодня. Надеюсь, вы понимаете, что я не могу притащить его в… туда, где сейчас живу. Мне нужно время, чтобы все организовать.

— Я понимаю.

Ужасно хотелось курить, но она не смела взять даже незажженную сигарету, как делала иногда.

— Я хочу попросить вас… попросить, мисс Грейнджер, предоставить мне такую возможность.

— Сколько времени это займет?

— Я пока не могу дать вам точный ответ. Думаю, что от суток до недели максимум. Через неделю я избавлю вас от обузы в любом случае.

А выбора-то у нее по большей части все равно не было. Она сама решила так, когда подобрала Малфоя в Хогсмиде. Все дальнейшее было определено именно в тот момент.

— Хорошо. Пусть пока останется.

— Спасибо, мисс Грейнджер. Я… вам признателен. Я постараюсь не обременять вас этим обязательством надолго.

Ведь может же быть человеком. Когда захочет… Но он почти никогда не хочет.

— Да, проф…

— Я пришлю вам сову.

— Хорошо. Постараюсь его не убить за это время.

Снейп не понял мрачной шутки, но ничего не сказал. Вместо этого он внезапно спросил:

— Люпин сказал, что вы сварили для него Аконитовое зелье. Это правда?

— Да.

— Покажите мне.

Уже ничему не удивляясь, Грейнджер извлекла из сумки сосуд и подала зельевару. Снейп взял его осторожно, очень бережно и поднес к глазам, рассматривая на свет. Грейнджер услышала, как он тихо пробормотал сам себе:

— Чистое и прозрачное… вполне прилично.

С помощью волшебной палочки он проверял что-то еще. Жидкость искрила и один раз сменила цвет, но потом вернулась к первоначальному состоянию. Возвращая Грейнджер зелье, Снейп спросил:

— Мистер Малфой помогал вам?

— Да.

— Что же… могу сказать, что у вас все получилось. Надеюсь, вы запомнили все, что он вам говорил?

— Да, проф… мистер Снейп. Я записала.

— Хорошо, мисс Грейнджер. Я хочу, чтобы вы точно знали, что вам не стоит обольщаться на свой счет. У вас нет таланта зельевара, хотя достаточно усердия, чтобы получить вполне приличный результат. Могу вам посоветовать воспользоваться случаем, чтобы перенять у мистера Малфоя некоторые полезные навыки.

— Но он… у него же нет палочки.

— Зато у него есть мозги, отличная память и возможность рассказать. Мне всегда казалось, что у вас, мисс Грейнджер, мозги тоже на месте.

Она сглотнула, и это рефлекторное движение отозвалось болью в пересохшем горле. Что бы там не случилось со Снейпом, своего сарказма он не потерял ни на йоту.

— Я запомню ваши слова.

— Тогда вы можете идти, мисс Грейнджер. Думаю, мистер Люпин будет рад пообщаться с вами.

Ощущение было такое, как будто они все еще в Хогвартсе, и Грейнджер только что успешно сдала курсовой проект или сложный экзамен.

Уже на пороге она вдруг вспомнила свои летние мысли, обернулась и с чувством сказала:

— Спасибо, мистер Снейп.

— За что? — ни капли любопытства, просто вежливая форма подходящего ответа.

— Вы научили меня варить отличное антипохмельное зелье.

Его реакцию она уже не видела, потому что успела выйти раньше. У нее было серьезное опасение, что промедли она еще секунду, и не миновать ей какого-нибудь проклятия, не смертельного, но неприятного.

Люпин ждал ее на лестнице. Когда Грейнджер пулей вылетела из кабинета, в глазах оборотня промелькнуло беспокойство, но он сказал совсем не об этом.

— Гермиона! Будь добра, подожди меня на кухне. Я сейчас подойду.

— Хорошо.

Первым делом — закурить. Руки так тряслись, что Грейнджер никак не могла попасть сигаретой в огонек зажигалки. Только сейчас она ощутила, насколько велико было напряжение во время разговора со Снейпом. Только сейчас, когда нервы расслабились, и начался откат.

Когда появился Люпин, она все еще пыталась справиться с собой.

— Гер… Что… что случилось?

— Чертов сукин сын! Предатель!

— Он не…

— Чудовище! Он просто чудовище!

Нервная затяжка. Грейнджер не могла бы точно объяснить, почему разговор со Снейпом подействовал на нее с такой силой. Она ведь держалась. Она хорошо держалась.

На самом деле ты знаешь, почему так, да, Грейнджер? Потому что Снейп — живое напоминание о войне, о том, что тебе пришлось пережить. Живое напоминание и незаданный вопрос. Почему он остался жив, когда другие, кто был более достоин жизни, погибли? Почему он… и почему ты?

— Он не чудовище, — Люпин покачал головой. — Ты просто не знаешь. После всего, что ОН пережил, он не чудовище.

Грейнджер затушила окурок и без сил опустилась на край стула. Тонкие пальца сжали виски, как будто могли унять боль.

— Хорошо, я не знаю, — прошептала она. — Пусть я ничего не знаю о нем. Может быть, если бы я знала, то могла бы понять. Но я не знаю и не хочу знать. Я просто больше не могу. Сколько это еще будет продолжаться, Рем?

— До конца твоей жизни. Или пока ты сама не решишь, что пора прекратить уничтожать себя.

* * *

Устройство убежища для Малфоя заняло у Снейпа четыре дня. Это были не самые лучшие четыре дня в жизни Грейнджер.

* * *

— Малфой, будь любезен, подкорми камин дровами. Я очень устала.

Утром близнецы Уизли прислали ей записку, в которой сетовали на то, что ее камин снова отключен, и просили связаться. Грейнджер запихнула Малфоя в ванную вместе со всеми вещами, наказала ему сидеть тихо и включилась в Каминную Сеть. К счастью, близнецы нашлись в Хогсмиде, потому что в Нору она бы ни за что не сунулась. Фред (или это все-таки был Джордж?) попенял, что она снова пропала, на что Грейнджер отшутилась, что ведет бурную личную жизнь, несовместимую с внезапными вызовами. Уизли посмеялись, не подозревая, насколько близко эта шутка к правде и насколько близко Грейнджер в своей «личной жизни» подошла к краю, отделяющему ее от Азкабана. А потом Джордж (или Фред) предложил ей работу.

Был один волшебник, потерявший во время войны всю семью — нечистокровную жену и двоих детей. Недавно он женился вторично, и его новая — снова магглорожденная — супруга уже ждала ребенка. И на этой почве несчастный сдвинулся на обеспечении безопасности своего дома. Все, что могли предложить официальные фирмы, казалось ему недостаточно надежным, и он искал мага, который рискнет немного выйти за рамки возможного и поставить ДЕЙСТВИТЕЛЬНО надежную защиту. Длинная цепочка привела его в «Улеты Умников Уизли». А близнецы вспомнили о Грейнджер и о том, насколько сильной была защита ее квартиры. Собственно, Грейнджер предлагалось встретиться с магом-параноиком и повторить подвиг по навешиванию охранных чар.

Она посмеялась вместе с близнецами, но сумма, которую он был готов заплатить за одну только возможность встретиться с ней, привела Грейнджер в замешательство. Прикинув примерный размер вознаграждения в случае, если работа все же будет сделана, она из замешательства перешла в фазу глубокой задумчивости. По всему выходило, что минимум год она сможет вообще не думать о деньгах. А если расходовать их экономно, то и все три. В итоге Грейнджер решила, что стоит встретиться и поговорить с потенциальным работодателем, а отказаться она всегда успеет.

Маг-параноик представился как мистер Смит. Грейнджер мысленно усмехнулась, но не стала заострять внимание на выборе имени. Мистер Смит был нервным и очень настойчивым. Через десять минут общения с ним у Грейнджер отчаянно заболела голова. Через полчаса они сговорились на том, что Грейнджер должна сама посмотреть дом и оценить потенциальный фронт работ. Через три часа она ответила, что возьмется за эту работу, и запросила сумму, которую насчитала дома. Мистер Смит согласился, не торгуясь. Они подписали договор, но Грейнджер чувствовала себя выжатой половой тряпкой.

Ей хотелось побыть в одиночестве, чтобы переварить эту встречу и разгрузить мозги, но дома был Малфой. Конечно, она могла бы попросить его не разговаривать с ней, да он и сам не особенно к этому стремился. Она могла бы сделать вид, что его нет. Но все это не отменяло самого факта его присутствия. Иногда Грейнджер казалось, что ей мешает даже его дыхание.

Она бесцельно бродила по улицам Лондона, вдыхала холодный предзимний воздух и старалась не думать. Получалось плохо, потому что Грейнджер в принципе не умела НЕ ДУМАТЬ. Она гуляла, пока не стало совсем темно, хотя в большом городе темным делалось только небо, а не пространство вокруг. Как будто Лондон накрыл чернильный шелковый платок. Только тогда Грейнджер направилась ближе к дому. И только переступив порог, поняла, как устала и замерзла. И еще — что, кажется, не совсем здорова.

Малфой покорно отложил свою книжечку, в которой что-то царапал, и подсел к камину. От жара бледное лицо приобрело нормальный оттенок, и Малфой на какие-то несколько минут перестал быть похожим на алебастровую статую. Интересно, он согрелся? Он ведь все время мерзнет, Грейнджер это давно заметила. В те несколько случайных прикосновений, которые были между ними, его кожа всегда была холодной. А привычку обхватывать себя за плечи он, кажется, и вовсе не осознает.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — он ответил, не глядя на Грейнджер, и равнодушно добавил. — Я… сделал тебе горячий грог. Как ты любишь.

Удивленный взгляд. Но Малфой уже снова сидел в кресле и писал, примостив книжечку на колене. Грейнджер нашла бокал с дымящимся напитком и осторожно попробовала. Действительно, оказалось именно так, как она любит.

Странно… на Малфоя нашел приступ альтруизма? Или это какой-то хитрый план, цель которого не ясна? Не важно… Думать не хотелось… Если бы было заклинание, обратное Энервейт…

Грейнджер подошла к окну и присела на подоконник. Взгляд невольно уперся в те самые флаконы. С ядом. Она вообразила себе, что Малфой поддался искушению или сошел с ума, и решил ее отравить. Какой из них сейчас впитывается в твой организм, а, Грейнджер? Надо их сосчитать и тогда, возможно, она найдет ответ на этот вопрос.

Мысль была абсурдна. Той частью ускользающего сознания, которая играла роль Здравого Смысла, Грейнджер понимала всю нелепость предположения. Но было что-то неимоверно притягательное в том, чтобы представлять яд, медленно поглощающий кровь… отнимающий жизнь… все равно не нужную ей жизнь.

— Что ты пишешь? Дневник? — глоток…

…яда…

…грога.

— Нет. Записываю то, каким я был до войны. Как мы жили. Каким был наш мир.

Раз… два… три…

— Зачем? Хочешь оставить своим потомкам? — тихий смешок.

— Нет, чтобы не забыть самому.

Девять… десять… одиннадцать…

— Разве это можно забыть?

— Можно, если сходишь с ума.

Семнадцать… семнадцать… семна…

…темнота…

Грейнджер очнулась ночью. По крайней мере, ей показалось, что это ночь, потому что единственным светлым пятном был оранжевый ореол вокруг пламени свечи. Картинка перед глазами расплывалась. Грейнджер потребовалось несколько минут, чтобы начать чувствовать свое тело и осознать происходящее вокруг.

А ничего и не происходило. Она лежала на собственной постели, укрытая пледом, в джинсах и тонком свитере, как и пришла. Только ботинки кто-то… и ты даже догадываешься, кто… заботливо снял с ее ног. Правая рука привычно нырнула под подушку и нашла волшебную палочку. Слабость и усталость, вот что Грейнджер ощущала сильнее всего. Тело было каким-то непривычно легким. В висках стучало сердце рваным запинающимся ритмом. Перевести взгляд чуть левее стоило неимоверных усилий.

Малфой сидел на полу рядом с ее постелью, уронив голову на скрещенные руки, как будто спрятавшись в них от действительности. Светлые волосы рассыпались по плечам и отливали в отсветах огненной точечки оттенком белого золота. Грейнджер вдруг вспомнила шрамы на его теле. Страшно… и все равно нечеловечески красиво. Она все хотела его спросить, откуда такие отметины, но так и не спросила. В них было спрятано слишком много боли.

— Ты все-таки отравил меня, Малфой… — тихий хриплый шепот. Утверждение, а не вопрос.

Он услышал. Поднял голову, и их взгляды встретились. Его глаза блестели лихорадкой, а веки были слегка припухшими. Так бывает, когда человек только что проснулся… или плакал.

— Нет, — такой же тихий шепот в ответ. — Ты упала в обморок. Я не знал, что делать, кого позвать. Поэтому просто решил подождать.

— Почему?

— Что «почему»?

— В обморок. Со мной никогда…

Она лгала ему. С ней это иногда случалось, очень редко. Еще одно последствие войны, которое сама Грейнджер списывала на Ступефай, попавший ей в голову. Дважды.

— Я не знаю. Тебе лучше сейчас поспать. Спи, Грейнджер.

— Тебе снятся кошмары. Ты знаешь?

Он вздрогнул. Ответил не сразу.

— Знаю. Тебе тоже.

— Я знаю.

Она хотела спросить, что же ему снится. Каждый живет внутри своей боли, замкнутый в этой клетке замком одиночества. Если бы Малфой спросил, что же снится ей, Грейнджер не ответила бы на этот вопрос. Поэтому она промолчала. Уже засыпая, она услышала, как он пробормотал:

— Нокс, Грейнджер.

И еще почувствовала, как худые ледяные пальцы на мгновение сжали ее ладонь и потом сразу выпустили.

* * *

Снейп — знал точно.

МакГонагалл — считала, что знает точно.

Люпин — предполагал, но не был уверен.

Грейнджер — думала, что этим список людей, потенциально осведомленных о пребывании Драко Малфоя в ее квартире, исчерпывается. Она ошибалась.

Был еще один человек, чья душа была отделена от тела. Он знал тоже, но не мог поддержать подругу. Мог только безмолвно кричать, запертый в пустоте и безмолвии.

Что ты делаешь, Гермиона? Что ты делаешь с собой, Гермиона? Зачем, Гермиона? Остановись, Гермиона…

Но она не слышала его крика.