Грейнджер Offline (гет)

— Добрый день, Ханна. Как он сегодня?

— Здравствуй, Гермиона. Немного беспокоится, но в целом состояние удовлетворительное. По-моему, он тебя ждет.

— Ждет? Тебе показалось.

— Все может быть. Но ты не видишь его почти каждый день. А я вижу и понимаю.

На последнем замечании Грейнджер не удержалась и саркастически хмыкнула. Почему-то вспомнилась Трелони, мнившая себя прорицательницей. Грейнджер ответила словами Ханны:

— Все может быть. Сделай мне пропуск, пожалуйста.

Эббот промолчала. Она прикоснулась волшебной палочкой к пропуску Грейнджер и прошептала заклинание. Прямоугольник засветился зеленым, и на нем появилась надпись «Г. Грейнджер. Визитер». Поблагодарив колдомедика кивком, Грейнджер взяла пропуск и прицепила на блузу. К ней и так никто не посмеет придраться, потому что Грейнджер была одной из тех, кому был разрешен постоянный доступ к Поттеру. Но так будет надежнее. К тому же все знали, что Эббот влюблена в своего знаменитого пациента, и Грейнджер до смерти хотелось ее подразнить. Эббот всегда нервно реагировала на ее визиты.

Грейнджер навещала Поттера в клинике св. Мунго двадцать семь раз в год. По два раза ежемесячно, плюс на День его рождения, День победы над Темным Лордом и на Рождество. Каждый раз она приходила одна, приносила цветы и что-нибудь вкусное, проводила с ним от часа до трех и уходила. Если заставала у него кого-нибудь еще, то терпеливо пережидала, когда другой посетитель уйдет. Грейнджер, в бытность свою студенткой, просидевшей в библиотеке не один час, было не занимать терпения.

Сегодня ей повезло. В День победы у него всегда было много посетителей, но сегодня он был один. Она вошла без стука, и сердце бешено трепыхнулось несколько раз, но потом снова пошло ровно. Может быть, сегодня… именно сегодня… Но Грейнджер хорошо знала, что чудес на свете не бывает.

Поттер сидел в кресле, развернутом к окну на три четверти. Тонкие руки спокойно лежат на подлокотниках. Спина выпрямлена, а подбородок слегка приподнят. Грейнджер не могла видеть его лицо, но знала, что пустые невидящие глаза обращены к пейзажу за стеклом, и только ресницы время от времени делают медленный взмах.

— Здравствуй, Гарри.

Он не ответил на ее приветствие. Она знала, что не ответит. Знала, что чуда сегодня не будет.

— Сегодня твой праздник. Тебе видно отсюда, как они празднуют?

Они — это все остальные волшебники.

Обстановка комнаты была скудной, но все же напоминала скорее гостиничный номер, а не больничную палату. Два кресла у окна, кровать, тумбочка и стеллаж. Молли Уизли в свое время постаралась сделать казенное помещение более уютным — повесила шторы, положила на пол ковер, принесла какие-то книги, альбом с колдографиями, который Гарри когда-то подарил Хагрид, еще какие-то личные вещи. Грейнджер взяла с полки вазу, наколдовала воду и поставила в нее цветы. Она всегда приносила ему одни и те же — тигровые лилии. В честь его матери.

— К тебе уже приходили сегодня? Вижу, что приходили. Пирог Молли просто невозможно не узнать. Я тоже принесла тебе кое-что вкусное.

Она выложила подарки на кровать. Все равно Поттер не сможет встать и подойти. Когда его будут перемещать, то уберут пакеты сами. Грейнджер старалась не думать, сколько из этого достанется Поттеру, а сколько персонал заберет себе, чтобы не пропало.

— Знаешь, Ханна Эббот сказала, что ты меня ждал. Как бы я хотела, чтобы это было правдой. Ты даже не представляешь, Гарри…

Она подошла к окну и опустилась на корточки рядом с креслом Поттера. Помедлила немного и взяла безвольную руку. Пальцы была теплыми и очень гладкими, как будто неживыми. Поттер никак не отреагировал на ее прикосновение. Грейнджер слегка сжала его ладонь и представила, как он пожимает ее руку в ответ. Его черные ресницы снова совершили движение вниз и вверх.

— Как бы я хотела, чтобы ты вернулся, Гарри. Мне нужно так много с тобой обсудить. С тобой, потому что больше не с кем. Никто меня не поймет. Никто из них меня не поймет так, как ты. Пожалуйста, Гарри. Если ты меня слышишь, возвращайся. Ты мне нужен.

Она сделала паузу, но ничего не изменилось. Подобное повторялось каждый раз, когда она приходила. Грейнджер говорила, как он ей нужен, ее единственный оставшийся друг, просила вернуться. Но ничего не происходило. Она не могла докричаться туда, где был Поттер.

— Недавно я ездила в Нору. Уверена, что Молли тебе сегодня уже рассказала, как они все скучают по Рону, какой Рон был замечательный и что, если бы не я, то он был бы жив. Знаешь, Джинни совсем перестала со мной разговаривать. Они ничего не говорят мне, Гарри, но я все равно все вижу. Они обвиняют меня в его смерти и никогда мне этого не простят. А ты? Ты тоже считаешь, что я виновата? Он мне снится. Он постоянно мне снится, и иногда мне кажется, что он рядом. Ведь были же привидения в Хогвартсе. Может быть, и Рон — тоже? Стал привидением и однажды просто заявится ко мне домой? И будет меня терзать? Я не знаю, что мне делать со всем этим.

Ноги затекли. Грейнджер поднялась и пересела в кресло напротив. Лицо Поттера было спокойным и безмятежным. Шрам на лбу стал почти незаметен. Кожа побледнела и истончилась, как у человека, который давно уже не был под солнцем, хотя его регулярно вывозили гулять. Время остановилось для Поттера. Он был точно таким же, как и пять лет назад, когда им было по восемнадцать. Иногда Грейнджер казалось, что между ними пролегла пропасть, и разрыв все время увеличивался.

— Посмотри на меня, Гарри. Я сама на себя не похожа. Это настолько сильно, что даже я сама это замечаю. Я ничего не хочу делать. Никого не хочу видеть. Я чувствую себя древней старухой, потому что видела смерть лицом к лицу. У меня такое ощущение, что жизнь уходит, а я не могу поймать ее и остановить, чтобы она не покидала меня. Там, где ты сейчас, Гарри… там тоже есть смерть?

Свой самый последний бой Поттер принял в одиночестве. Никого не случилось рядом, чтобы рассказать потом, что же там произошло. Все так и осталось на уровне слухов и непроверенных фактов. Темный Лорд развоплотился и исчез, а Поттера нашли лежащим в магической коме. На четыре дня весь волшебный мир замер, затаив дыхание. На пятые сутки национальный герой открыл глаза, но в сознание так и не вернулся. Он ни с кем не разговаривал, ни на что не реагировал. Остались голые биологические рефлексы, позволившие ему жить, но не несущие в себе даже отпечатка его личности. Тело еще существовало, но сам Гарри Поттер покинул мир и блуждал сейчас где-то очень далеко.

Его поместили в клинику Св. Мунго, приставили к нему специальный персонал и приготовились ждать. Первый месяц верили, что он окончательно очнется в любой момент. Репортеры крутились у клиники, чтобы не пропустить это знаменательное событие. Люпин поддерживал дом на Гриммуальд-Плейс в состоянии постоянной готовности и тем самым скрашивал себе тоску по погибшей Тонкс. Грейнджер или кто-нибудь из Уизли ежедневно справлялись о самочувствии Поттера. Но дни складывались в недели. Недели сливались в месяцы, а ничего не происходило. Все свободное время Грейнджер проводила в библиотеке, выискивая упоминания о магической коме и ее последствиях, изучая известные и описанные случаи и надеясь, что ее осенит, и разгадка найдется. Кажется, она была первой, кто понял, что это может оказаться всерьез и надолго. И она же стала последней, кто еще продолжал надеяться и верить.

Она приходила, садилась в кресло напротив и говорила с Поттером так же, как и всегда.

— Профессор МакГонагалл все еще хочет, чтобы я вернулась к работе в Ордене Феникса, — Грейнджер немного помолчала, глядя перед собой, а потом продолжила: — Я не хочу. Я устала, Гарри. Устала от войны, от всех этих показательных судов. Меня бесит пафос, которого больше всего у тех, кто там не был и кто понятия не имеет, какой ужас нам пришлось пережить на самом деле. Ты знаешь, чем сейчас занимается Орден? Большей частью делит почести и награды. Все остальное — фикция. Синекура для ветеранов. И я им нужна как вывеска. Еще бы! Гермиона Грейнджер, та самая, последняя из Золотого Трио! Они уже похоронили тебя. А я не хочу так, Гарри.

Крамольные сплетни о том, что личность Темного Лорда переместилась в тело Поттера и продолжает существовать, появились через полгода после окончания войны. Грейнджер тогда долго смеялась оттого, что на самом деле ей хотелось плакать. А потом поймала себя на том, что каждый раз, навещая друга, всматривается в его глаза. Вернее, в их цвет. Все еще зеленый? Или уже красный? Потом постепенно успокоилась.

Покушение на Поттера сорвалось по идиотской случайности. Нападавший ошибся крылом и вместо Национального Героя пришиб несчастного бывшего профессора Локхарта. Впрочем, Локхарт все равно ничего не понял. Его похоронили. Его убийцу поцеловал дементор. К Поттеру приставили охрану и ввели ограничение на посещения. Постоянный пропуск получили Грейнджер, МакГонагалл и почему-то Люпин. Все остальные могли навещать его только по предварительной договоренности и только в присутствии колдомедика.

Грейнджер не знала, насколько обосновано может быть предположение насчет Темного Лорда. Новый набег на библиотеку не дал ей ответа. Обдумав это во время очередной бессонной ночи, она пришла к выводу, что проблемы нужно решать по мере их поступления. Пока Поттер не вернется в сознание, все равно никто ничего не будет знать наверняка. Единственное, что ей бы очень хотелось оказаться рядом, когда это произойдет.

— Иногда мне кажется, что я погибла на этой войне. Это просто какое-то недоразумение, то, что тело еще живо. На самом деле меня убили. Это так больно, Гарри. Быть мертвой.

Она поднялась с кресла и распахнула окно, впуская в палату свежий воздух, голоса и жизнь с ЭТОЙ стороны.

— Ты не против, если я закурю?

Поттер никогда не был против, но она все равно всегда спрашивала. Забралась на подоконник и вытащила сигарету. Щелчок зажигалки, потому что прикуривать от волшебной палочки казалось Грейнджер кощунством. Легкий дымок устремился в небо. В магическом мире было очень мало людей, подверженных этой маггловской привычке, в основном, среди нечистокровных. Грейнджер доставляло удовольствие шокировать некоторых своих знакомых волшебников. Маггловское происхождение, которым ее так любил упрекать Малфой, она превратила в символический флаг. Если сейчас зайдет кто-нибудь из колдомедиков…

Так и есть. Не успела Грейнджер сделать и трех затяжек, как появилась Эббот. Всплеснула руками и воспылала праведным гневом.

— Мисс Грейнджер! — в возмущении она всегда впадала в официоз. — Что вы себе позволяете?

Грейнджер лениво покосилась на бывшую сокурсницу. Щеки порозовели, глаза сверкают. Кажется, вот-вот взорвется.

— А что? Что я себе позволяю?

— Вы курите! Здесь! Как можно!

Грейнджер помахала рукой, разгоняя дым. Сцена повторялась уже не в первый раз. Эббот никак не могла или не хотела понять, что жизнь — она другая. Не идеал стерильных белых халатов и защитных заклинаний.

— Ханна, он все еще человек. Вокруг него должно быть хоть что-то человеческое. Что-то, что заставит его вернуться.

Эббот фыркнула, развернулась на каблуках и удалилась, ничего не ответив. Зачем приходила — осталось неясным.

Грейнджер докурила, спрыгнула с подоконника и подошла к Поттеру.

— Ладно, Гарри, мне пора. Я скоро снова приду. Обещаю.

Она по-сестрински поцеловала друга в лоб. В тоненький и ставший почти незаметным шрам. Зеленые глаза все так же безучастно смотрят в никуда. Руки расслабленно — на подлокотниках. Лицо мальчишки, которым он так и остался, не выражает ничего.

Где ты сейчас, Гарри Поттер?

* * *

На первом этаже клиники Грейнджер окликнул знакомый голос:

— Гермиона!

А ей так хотелось уйти, никем не замеченной, чтобы снова не пришлось выслушивать старые песни. Грейнджер остановилась, едва заметно скривившись. Но, когда обернулась, то на лице была искренне-фальшивая улыбка.

— Здравствуйте, профессор.

К ней спешила Минерва МакГонагалл. Каблучки стучали звонкой дробью. Очки, гладкая прическа и поджатые губы придавали чопорный вид. Длинная юбка шуршала. Лучшая ведьма года — собственной персоной.

— Здравствуй, Гермиона. Ты навещала Гарри?

— Да.

Как будто у нее есть к кому приходить, кроме него!

— Я так рада, что ты его не забываешь. Бедный мальчик столько перенес. Он не… Ничего не изменилось?

Она боится, вдруг отчетливо поняла Грейнджер. За пять лет они несколько раз разговаривали о Поттере, но осознание пришло только сейчас. Как будто в голове что-то щелкнуло, и кусочек мозаики встал на свое место. МакГонагалл боится, что Поттер очнется, и они снова столкнутся с Темным Лордом. Поэтому Орден Феникса продолжает существовать и занимается чем попало. На всякий случай. Еще одного Темного Лорда магический мир может и не переварить.

Грейнджер тихо ответила:

— Нет. Он еще не вернулся.

Две женщины обменялись долгими изучающими взглядами. МакГонагалл поняла, что Грейнджер разгадала ее опасения. Что же… у девочки всегда были хорошие мозги. Три или четыре разговора за пять лет, отрывочные кусочки информации, одна оговорка с неверной интонацией — рано или поздно это должно было случиться.

Грейнджер поняла, что цель, с которой ее зазывают обратно в Орден, несколько иная, чем она себе представляла. Им нужна была не вывеска, не ширма. Им нужен был информатор. Шпион. Понимание этого искривило губы Грейнджер горькой усмешкой. Глава Ордена сменился, но методы остались те же.

— Кстати, — МакГонагалл прервала грозившуюся затянуться паузу, резко сменив тему, — я надеюсь, что ты придешь сегодня вечером в Министерство. Это было бы очень любезно с твоей стороны, Гермиона.

Недоумение.

— Простите, профессор?

— Ох, Мерлин! Она все-таки забыла! Сегодня вечером в Министерстве состоится банкет по поводу Дня победы. Тебе посылали приглашение из секретариата министра, но сова принесла его обратно. Тогда я передала его для тебя через Джинни Уизли. Я очень надеюсь, что ты придешь. Ты так отдалилась от нас, Гермиона…

Значит, через Джинни Уизли… Ах, маленькая рыжая мерзавка! Грейнджер захлестнула волна ярости. Нет, умненькая младшая Уизли не могла забыть просто так, особенно, когда дело касалось бывшей подруги. И факт того, что Грейнджер не очень-то жаловала подобные мероприятия, на самом деле не менял ничего.

Пытаясь взять себя в руки, Грейнджер достала пачку и сунула в рот сигарету, но прикуривать не стала. Возмущенный взгляд МакГонагалл был успешно проигнорирован.

— Нет, Джинни ничего мне не передавала.

— Ну… ничего. Просто прибудь к восьми вечера ко входу в Министерство. Я все устрою, просто скажешь свое имя. И, пожалуйста, я тебя прошу, подумай, что бы ты могла сказать собравшимся. Что бы Гарри мог сказать.

— Хорошо, профессор. Я подумаю.

А Гарри мог бы сказать только одно: Какого черта вы втянули меня во все это? Но вряд ли кому-то есть до этого дело. Герой сделал свое дело. А что он будет делать дальше — это уже его личные проблемы.

Они распрощались. Профессор МакГонагалл пошла к Поттеру, а Грейнджер отправилась домой.

Первым порывом было связаться с Норой и потребовать от Джинни объяснений. После работы под руководством Альбуса Дамблдора Грейнджер очень нервно относилась к попыткам принять решение за нее. Передай Уизли ей приглашение, она, скорее всего, забросила бы его сразу в мусорную корзину или сожгла в камине и благополучно проигнорировала бы прием. Но сейчас хотелось сделать наоборот. Просто, чтобы никто не смел за нее ничего решать. Просто назло.

Грейнджер мерила комнату шагами из угла в угол, периодически натыкаясь на мебель. Нужно было успокоиться и уже тогда… Она ведь никогда не делала ничего сгоряча. Сначала думаем — потом делаем. Если, конечно, сначала не убиваем.

Плевать на Уизли. Бывшие подруги не должны тянуть в прошлое. Так же, как и бывшие… женихи. Грейнджер подошла к окну и стала смотреть на открывающийся вид, обхватив себя руками за плечи.

Ее квартира была под самой крышей. Даже не квартира — скорее, немного перестроенная студия. Одна огромная комната, отгороженный кухонный угол и ванная. Из окна были видны лондонские крыши и небо. Много-много неба. Именно это да еще наличие работающего камина стали решающим фактором, когда Грейнджер искала жилье. Сейчас вид серого преддождевого неба подействовали на нее умиротворяюще.

Не будет она выяснять отношения с Уизли. По крайней мере, не сейчас. Что там говорила МакГонагалл? Просто прибыть к Министерству к восьми вечера? Она прибудет. И с очень большим удовольствием посмотрит на лицо Джинни.

* * *

Не поленилась. Купила себе новое платье и подходящие к нему туфли. После войны Грейнджер стала тяготеть к темным цветам, поэтому выбор остановила на классическом черном. Платье обнажало плечи и спину, а вместе с ними и несколько шрамов. Магическим путем их можно было бы залечить, но Грейнджер не считала нужным. Для нее они были напоминанием о том, что пришлось пережить. Как орден Мерлина, неважно какой степени, только нельзя снять, убрать в шкатулку и забыть. И пусть только кто-нибудь попробует заикнуться о сочувствии или помощи…

Короткие волосы с трудом, но удалось уложить в подобие прически. Несколько прядей выбивались, но общей картины не портили. На самое сложное — макияж — Грейнджер потратила около двух часов. В школе она не пользовалась косметикой, считая, что сверкать интеллектом можно ярче, чем смазливой мордашкой. Однако, война и пять последовавших за ней лет нездорового образа жизни оставили на лице Грейнджер несмываемый отпечаток. Пришлось приложить немало усилий, чтобы вернуть хотя бы видимость юношеской свежести и очарования.

Закончив сборы, Грейнджер обозрела себя в зеркале. Увиденное вызвало саркастический хмык. Больше всего она напоминала себе драную кошку, которую подобрали добрые люди и попытались привести в приличный вид. Или это недавняя встреча с МакГонагалл навеяла такие странные ассоциации? Грейнджер взяла сумочку, накинула на плечи прозрачную легкую шаль и отправилась в Министерство магии.

Как и обещала глава Ордена Феникса, для Грейнджер было оставлено приглашение и специальное распоряжение пропустить ее внутрь. Улыбнувшись охране, она прошла в парадный зал Министерства и в первый момент оторопела. Здесь собралась если не весь магический Лондон, то его изрядная часть. Боевые рефлексы Грейнджер, вбитые войной, мгновенно пришли в состояние готовности. В такой огромной толпе народа в любой момент может произойти все, что угодно. И надо быть начеку, чтобы успеть отреагировать. У Грейнджер было ощущение, что она внезапно стала обладательницей дополнительных глаз и ушей. Не осознавая этого, она вытащила волшебную палочку. Как будто ждала нападения.

— Гермиона!

Она обернулась на двойной голос, радостно позвавший ее откуда-то из-за колонны, поддерживающей потолок. Падма и Парвати Патил, одетые в сари одинакового покроя, но разного цвета, пробирались к ней сквозь толпу и приветливо улыбались.

— Привет, Гермиона. С праздником Победы!

— И вас тоже.

— А мы сначала подумали, что это не ты. Точнее, это Парвати подумала, а я тебя сразу узнала, — Падма говорила легко, но ее взгляд как будто пожирал Грейнджер, хотя она и старалась удержаться от откровенного разглядывания.

— Ты очень изменилась, — Парвати говорила тише и усиленно старалась смотреть ей только в глаза. — Ты такая… такая другая.

Грейнджер глазами поискала ближайший столик с напитками и подозвала к себе бокал с шампанским. Мелкие пузырьки ударили ей в нос.

— Мы все изменились, Парвати. Просто кто-то больше, а кто-то меньше. Это война нас всех изменила.

— Ну… да… Но ты…

— Пойдем, Парвати, — Падма тянула сестру за руку, кого-то заметив в толпе. — Еще увидимся, Гермиона.

Близняшки растворились в общей людской массе. Грейнджер взяла второй бокал и тоже попыталась затеряться. Ее все равно находили, задавали вопросы, ахали по поводу того, как же сильно она изменилась, и выражали соболезнования по поводу гибели Рона. Она улыбалась, с каждой минутой чувствуя, что улыбка как будто приклеивается к ней намертво, и от этого начинают болеть мышцы лица. Она что-то отвечала, не задумываясь о словах, и с каждым глотком ее ответы становились все более и более циничными. К официальной части через сорок минут она подошла, уже будучи на взводе.

Министр долго говорил о значении победы над Темным Лордом и о невозможности допустить подобное в будущем. Чуть ли не поименно перечислил павших за сторону добра волшебников и казненных Упивающихся Смертью. Сожалел о том, что состояние здоровья Национального Героя не позволило ему присутствовать на этом празднике и выразил надежду, что уж в следующем году… потому что лучшие колдомедики прикладывают все свои усилия. Высказал пожелание беречь оставшихся в живых воинов добра и света и пообещал, что дальше жизнь будет только лучше.

Потом слово взяла МакГонагалл. Она отчиталась о работе Ордена Феникса за прошлый год и осветила некоторые перспективы на будущее. Как директор Хогвартса рассказала о правилах, которые будут введены в новом учебном году и об изменениях в преподавательском составе. Пообещала, что методики преподавания будут улучшены и все силы направлены на то, чтобы не проморгать появление нового Темного Лорда. Повздыхала, что Национального Героя нет сегодня с нами, но вот присутствует его ближайшая подруга и соратница мисс Грейнджер, которую и просят пройти на сцену.

Грейнджер мысленно выругалась. Она успела забыть о просьбе МакГонагалл, а потом понадеялась, что ее не заметят в толпе. Но головы огромной человеческой гидры безошибочно повернулись в ее сторону. Раздались аплодисменты, и ей пришлось идти. Живой коридор колыхался, вызывая не самые приятные ассоциации. Мысли метались в голове стайкой больных бабочек. Боковым зрением Грейнджер зацепила в толпе рыжие волосы истинных Уизли. До смерти хотелось опустошить еще один бокал шампанского.

Поднялась на сцену. Многоликая многоглазая толпа замерла в ожидании. Каких откровений они ждут от ветерана, чья жизнь была сломана войной? Что они хотят от двадцатитрехлетней девочки, которая сама себя ощущает древней старухой?

— Сонорус. Гарри здесь нет. Вы все знаете, где он и почему не может прийти. Меня попросили сказать то, что бы он мог сказать в этот момент. Я знаю его уже двенадцать лет, поэтому точно знаю, что он… сказал бы. Он сказал бы… — голос задрожал. — Он сказал бы… Оставьте меня в покое. Я уже сделал все, что мог. А для тех, кто не понял: пошли вы в задницу дементора. Это все. Спасибо. Квайтус.

Тишина казалась оглушительной. Грейнджер хищно улыбнулась, любуясь произведенным эффектом. Милая и воспитанная девушка погибла на войне. Вместо нее осталась та, которая когда-то врезала Малфою, а сейчас не постеснялась сказать то, что она думает на самом деле. Этот мир не стоит другого обращения.

Все в той же тишине она сошла со сцены и отошла к дальней колонне. Перед ней расступались, как будто она была особой царской крови или прокаженной. Потом кто-то отдал команду музыкантам. Люди вышли из ступора. Прием, споткнувшийся об одну строптивую ведьму, покатил дальше.

Грейнджер цапнула наконец-то вожделенный бокал с алкоголем и сделала несколько глотков. Руки тряслись. Пришла мысль убраться домой, пока не разорвали за осквернение национальной святыни, но было еще одно незаконченное дело. Вот сейчас она успокоится, потом покурит, нервы перестанут вибрировать, она все здесь закончит, и вот тогда уже… Еще глоток. Из задумчивости ее вывел тихий голос.

— Гермиона, ты понимаешь, что ты только что сделала?

Она обернулась. Рядом стоял Люпин.

После гибели Тонкс он жил в одиночестве на Гриммуальд-Плейс, ожидая, когда вернется законный владелец. Иногда они с Грейнджер сталкивались в клинике Св. Мунго, обменивались новостями, которых на самом деле не было ни у того, ни у другого, и расходились. Война сломала Люпина тоже. И так избегавший общества, теперь он стал отшельником еще больше. Внешнее благополучие не могло скрыть ни заострившихся черт лица, ни боли в запавших глазах, ни седины в волосах. Было здорово видно, что ему здесь не место, и Люпин сам это понимает.

— Давайте выйдем на свежий воздух. Мне душно.

— Хорошо.

Бывший профессор предложил бывшей студентке опереться на свою руку и любезно проводил ее на широкий полукруглый балкон. Вечером в августе уже достаточно прохладно. Грейнджер закутала обнаженные плечи в тончайшую полупрозрачную шаль, чтобы была хотя бы иллюзия тепла. Так же, как она читает «Ежедневный пророк» и навещает Поттера — для иллюзии стабильности жизни. Достала из сумочки пачку и зажигалку. Тонкая длинная сигарета так шла к ее вечернему платью, высоким шпилькам и тонким шрамам на теле.

Люпин молча смотрел на нее, ожидая ответ.

— Я понимаю, — наконец сказала Грейнджер, выпуская дым. — Я сказала им то, что есть на самом деле. Я противопоставила себя им.

— Ты закрыла для себя многие двери магического общества. По крайней мере, на какое-то время.

— Я знаю. И, знаете, мне все равно. Я устала. Выгорела дотла, как вот эта вот сигарета.

Грейнджер посмотрела на столбик пепла и стряхнула его на пол. Ветер тут же подхватил легкие серые хлопья и унес в неизвестность. Две пары глаз пронаблюдали его полет с полным равнодушием.

— Ты еще очень молода, Гермиона. У тебя еще все впереди. Не отказывайся от жизни. Я понимаю, что это звучит банально. Но банальная формулировка не отменит самого факта. Просто потерпи немного. Я знаю, как тебе больно. Я знаю, что раны души заживают куда медленнее ран тела, а шрамы остаются более грубые и болезненные. Это пройдет. Ты сейчас думаешь, что это не так, но надо подождать. Пока просто поверь мне, как твоему профессору и другу.

Грейнджер смотрела на туманный город. Иногда туман бывал таким густым, что ей казалось, будто солнце никогда уже не появится. Но потом серая мгла рассеивалась, тучи редели, и солнце отогревало мерзлые улицы.

— Спасибо… Ремус. Я подумаю над вашими словами. Может быть, вы и правы.

— Ты все поймешь, Гермиона, ты ведь такая умница.

— Я постараюсь.

Они постояли еще немного, разговаривая о Поттере и о работе Ордена. Грейнджер уже не горячилась. Слова Люпина, который сам прошел горнило войны, задели ее и заставили задуматься. Ей казалось, что жизнь закончена. Но могло ли это оказаться не так? Она узнает это, только приняв решение перестать длить существование внутри кокона боли и злобы и начать жить снова. Люпин попрощался. А у Грейнджер было еще одно незавершенное дело.

Рыжие волосы Уизли сверкали, как яркие маячки, сразу же привлекая внимание и позволяя безошибочно идентифицировать своих обладателей. Вот аккуратная прическа, венчающая высокую неестественно-прямую фигуру — это Перси. Две головы с лохмами, торчащими во все стороны, и рядом две темненькие аккуратные головки — Фред и Джордж обхаживают сестер Патил. Не такие яркие, одни изрядно поредевшие, вторые щедро разбавлены серебром — мистер и миссис Уизли. А вот и огненный каскад, крупными локонами спадающий на плечи и спину — Джинни. Грейнджер зацепилась взглядом и начала пробираться поближе.

Младшая Уизли весело болтала с Кингсли. Аврор увидел приближающуюся грозу первым. Отчего-то неприязнь, появившаяся в его глазах при виде бывшей коллеги, доставила Грейнджер особое извращенное удовольствие. Видимо, он предупредил Уизли, потому что та обернулась, не дожидаясь, пока Грейнджер ее позовет.

Она старалась. Очень старалась не показать, как ей страшно. Но Грейнджер знала свою бывшую подругу достаточно хорошо, чтобы легко прочитать все ее эмоции. Да и практики у младшей Уизли в сокрытии своих чувств было маловато.

— Джинни, — Грейнджер улыбнулась одними губами, а глаза оставались холодными, пронзающими насквозь. Глаза-стилеты.

— Здравствуй, Гермиона.

— Не ожидала меня здесь увидеть, да?

Уизли не ответила. То ли не нашлась, то ли не посчитала нужным.

— Мы можем поговорить?

— Давай в другой раз, я сейчас…

— Нет, Джинни. Именно сейчас. Я могу сделать это и здесь, но не уверена, что тебе будет это приятно.

Уизли колебалась недолго.

— Хорошо.

Они вышли из зала и отошли к окну в конце коридора. Звуки музыки, голоса людей, вся эта радостная праздничная суета отдавалась эхом под высокими сводами. Со стороны могло показаться, что две закадычные подруги выскочили на минутку обсудить кого-то из присутствующих и обменяться впечатлениями.

— Утром я видела МакГонагалл, когда навещала Гарри. Она очень удивилась, когда оказалось, что я ничего не знаю о приглашении.

Пауза, во время которой Уизли старательно отводила взгляд в сторону. Грейнджер показалось, или он на самом деле стал затравленным?

— Ты ничего не хочешь мне сказать, Джинни?

У нее хватило ума не отпираться и делать вид, что она понятия не имеет, о чем говорит бывшая подруга. И у нее хватило смелости сказать то, что было на самом деле. Грейнджер даже удивилась. Джинни Уизли оказалась настоящей гриффиндоркой.

— Ты никогда не ходишь на подобные мероприятия, но это ведь ничего не меняет, правда, Гермиона? Поэтому я скажу тебе прямо. Оставь в покое мою семью. Я не хотела, чтобы ты здесь появлялась, это правда. Каждый раз моя мать сходит с ума, когда видит тебя. Потому что ты, Гермиона, как живое напоминание о том, что Рон был бы жив, не будь тебя в его жизни. Не приезжай больше к нам. Неужели ты сама не видишь, сколько боли ты нам причинила? Неужели тебе еще мало?

По щекам Уизли текли слезы. Путаясь в собственных пальцах, она достала носовой платок и начала вытирать лицо. Теперь она сказала. Может быть, теперь станет легче?

Грейнджер отвернулась. Мучительно пыталась подобрать слова в свое оправдание, но понимала, что это будет звучать жалко.

Когда наконец заговорила, то голос звучал глухо:

— Джинни… Это был его собственный выбор. Я его не просила. И я не буду просить у тебя прощения за то, что осталась жива. Больше я вас не потревожу.

Она резко развернулась на каблуках и, не попрощавшись, стремительно пошла в сторону выхода.

* * *

За каминной решеткой пламя играло пугливым зверьком, отбрасывая оранжево-алые блики.

Девушка с печальными глазами сидела на ковре, нимало не заботясь о том, что может помять дорогое вечернее платье. Туфли и сумочка были небрежно отброшены в сторону. Шаль черной лужицей лежала на кресле, одним концом касаясь пола. На подоконнике виднелись неясные силуэты флаконов. За окном густой туман укутывал город непроглядным саваном.

Где-то в другой части Лондона зеленоглазый юноша что-то неясно вскрикнул в своем тяжелом сне и заскулил, не в силах пробудиться.

В другой части страны второй юноша — блондин — тыльной стороной ладони вытер мокрые светлые ресницы и принял решение перестать терпеть боль, которая все длилась и длилась уже не первый год.

Девушка с печальными глазами хотела бы заплакать, но не могла.

Пламени не было до этого никакого дела.