Ведьмино отродье (hag born) (джен)

На следующее утро он проснулся уже вполне бодрым, хотя и чувствовал небольшую слабость. Его эпос на табуле, сочинённый ночью, исчез, и он надеялся, что в нем не оказалось какой-нибудь глупости, потому что сам уже плохо помнил, что там понаписал. Через какое-то время Элайн написала: "Мукомолка! До обеда", и это заставило Гарри бросить всё и немедленно лететь в Лондон.

Та добрая пожилая женщина действительно нашла мукомолку, совсем крошечную, размером едва больше крупной кружки. По ее словам, такие применялись для приготовления еды маленьким детям, но это всё, что ей удалось отыскать. Гарри выкупил вещицу, поблагодарил старушку и принялся поджидать Элайн, вскоре появившуюся со стороны Лютного переулка.

— Морвена не доделала своих дел, — сообщила она, — мы остановились с ней в доме Хонории. Решила проверить, как тут твой заказ. Видел уже?

Довольный Гарри показал ей покупку.

— Маленькая, конечно, — кивнула она, — но тебе и не на семью из пяти человек готовить, так ведь? Будешь кидать картофелины по одной, а мясо — кусочками. Что это ты написал ночью? Выглядело странно. С тобой все хорошо?

— На самом деле я заболел, — сообщил Гарри и пересказал ей вчерашние события, умолчав, правда, некоторые детали.

— А я говорила! — торжествующе воскликнула Элайн, дослушав до конца, — Видишь, я была права! Слушай старушку Горностай — она тебя плохому не научит! Так ты говоришь, Ядвига заговорила? Образами?

— Угу, — подтвердил Гарри, — не словами.

— Это надо записать, — заявила Элайн, — Твои слова очень важны для науки. Ты, вероятнее всего, единственный колдун за последние пару веков, который говорил с пишогом. Есть пергамент и перо?

Они пошли в кафе Фортескью, заказали для Элайн мороженое, а для Гарри, к его огорчению, какое-то теплое пирожное (Элайн заявила, что Гарри выглядит еще нездоровым, и от мороженого стоит пока отказаться), и Гарри выступил в роли информанта.

— Я сто раз была информантом и точно знаю, как это делается, — заявила она уверенным тоном, — и не смейся. Это серьёзное дело. Вот увидишь — дойдет до книги, и ты уже толком ничего не вспомнишь.

Гарри изо всех сил старался быть серьезным, хотя Элайн, изображающая из себя ученого профессора, выглядела довольно забавно, особенно когда обращалась к нему так, словно видит его первый раз в жизни. Но, наверное, так было надо. Впрочем, теперь Гарри мог с чистой совестью сказать, что принимает участие в уникальном научном эксперименте в области магозоологии и является его неотъемлемой частью. Вряд ли многие в его возрасте могли похвастаться чем-либо подобным. Закончив записи, они принялись за сладости, и Гарри сообщил ей о своем намерении навестить дом родителей, умолчав лишь о том, что его к этому подтолкнуло.

— А когда ты туда собираешься? — с надеждой спросила Элайн, глядя на него поверх огромной вазочки с мороженым, — Может, ты подождёшь пару дней? Я уже почти договорилась с Морвеной о том, что мне надо практиковаться в чарах с папой. Мне надо всего несколько дней... Ни разу не была в Годриковой Впадине.

— Я планировал идти с тобой, — успокоил ее Гарри, — подожду, сколько потребуется. Я ведь тоже там не был. То есть, был, конечно — я же там родился... Как ты думаешь — сложно туда попасть?

— Думаю, нет, — Элайн отковыряла ложечкой огромный кусок мороженого и со счастливым видом сунула его в рот, — Это же смешанное волшебное поселение. А значит, там есть бар или что-то подобное с общественным камином. Посмотрим в справочнике. Летучий Порох стоит недорого. Пыщь! И мы там.

— Летучий Порох?! — удивлённо переспросил Гарри.

— О! Ты ни разу не путешествовал сетью Летучего Пороха? — воскликнула Элайн, — Это проще простого! Это здорово, на самом деле! Вот увидишь!

— Я думал ещё найти друзей моих родителей, — добавил Гарри.

— Каких именно? — поинтересовалась Элайн.

— Одно имя у меня есть, — сказал Гарри, достав единственную фотографию родителей и положив ее на стол между ними, — Ремус Люпин. Хагрид сказал, это он дал ему эту фотографию. Значит, он сейчас в Британии. И хорошо ко мне относится, иначе с чего бы ему отдавать мне фото, так ведь? Он мог бы показать нам дом, рассказать о моих папе и маме, и вообще...

Гарри не стал уточнять, что "вообще", но в глубине души он надеялся, что возможно, этот Люпин согласится быть его опекуном. Против кандидатуры Хагрида Дамблдор был против. Наверное, потому что Хагрид вел несколько странный образ жизни. Или потому, что он был беден и одинок. Или потому что он — полувеликан. Возможно, кандидатура Люпина устроила бы директора при условии, что этот Люпин был бы не против. Ну и сам бы был стоящим человеком, а для этого надо было на него посмотреть.

— Лишь бы этот Люпин не заложил нас Дамблдору, — заметила Элайн, — И какой у тебя план?

— Никакой, — мрачно ответил Гарри, — Я думаю, просто напишу ему. Скажу, так и так, я — Гарри Поттер, сын вашего школьного друга. Ищу свой дом. Неужели он такая сволочь, что схватит меня за руку и поволочет к директору?! Я же просто ищу свой дом!

— Ты знаешь, Гарри, — задумчиво сказала Элайн и сосредоточенно постучала себя по носу, — а ведь ты прав! Если мы будем действовать дерзко, ему даже в голову не придет, что мы действуем сами по себе, без взрослых. Скажем, что у тебя опекуны — магглы, не смогли переместиться камином и остались ждать тебя в Лондоне. А тут ты вызвал его, этого самого Люпина, надеешься на помощь взрослого. Ты же Гриффиндор. И он Гриффиндор. Все просто и честно!

— Не будем ничего выкруживать и выдумывать! — горячо прошептал Гарри, заговорщицки наклонившись к Элайн, — Просто сделаем это — и всё!

— Иногда отсутствие плана — и есть план! — подтвердила Элайн, — Точно! Ты не хитришь и не обманываешь. Ты честно отпросился и просто идёшь к своему дому! Вот так и будем говорить! Только давай напишем этому Люпину попозже, перед самой поездкой. Боюсь, если дать ему время, он начнет думать, уточнять, спрашивать. Если узнает Дамблдор, ему мы эту сказку не продадим.

— Согласен, — обрадованно ответил Гарри.

Он думал, что Элайн захочет отговорить его от рискованной идеи, но она не просто выслушала его, а даже нашла в его словах рациональное зерно, которое он сам не заметил. Всё же хорошо, когда есть тот, кто может критично оценить твои планы, не отвергая их при этом. Идея Гарри из отчаянного спонтанного намерения превратилась в продуманный поход, с какой-никакой легендой, прикрытием и поиском союзников. "Всё-таки Элайн очень хитрая, — довольно подумал он, откусывая пирожное, — и знает, как думают взрослые. Из отсутствия плана выдумать план! Вот что значит Равенкло! Прав Рон — жену надо искать непременно с Равенкло. Остальные, пожалуй, глуповаты." Теперь ему казалось, что этот незнакомый Люпин точно будет сражен его, Гарри, честностью и самостоятельностью, совсем как те люди в магазинах, которые посчитали их с Элайн детьми фермеров. Настроение его немедленно взлетело до небес, и он вновь стал смотреть на будущее с оптимизмом, устыдившись своих глупых мыслей вчера ночью. "Просто я приболел, — решил он про себя, — вот мне и лезла в голову всякая дрянь. И вовсе я не один. Какие-то два-три дня — и ко мне приедет Элайн! А вдвоем мы — ого-го! И дом мой найдём, и Люпина этого!"

Они доели свое угощение, и Элайн посоветовала Гарри купить у хозяина мороженое и положить его в вакуумную флягу.

— Наши виры всегда нам так его привозят, — пояснила она.

Хозяин кафе, мистер Фортескью, узнал Гарри, и с радостью загрузил флягу-термос мороженым до самого верха. Он даже обучил Гарри чарам Заморозки, чтобы мороженое дольше не таяло. Кажется, изобретениям магглов он, как и все волшебники, не очень доверял.

Расплатившись, довольный Гарри сунул флягу в кофр, представляя, как будет наслаждаться после ужина десертом из прекрасного мороженого, и они вышли на Косую аллею. От избытка радости он расчувствовался и на прощание, не сдержавшись, стиснул Элайн в объятьях.

— Выбирайся давай скорей! — сказал он, — Вот это у нас с тобой лето! Скажи? Приключение за приключением! Кстати, ты похожа на кота!

И он счастливо рассмеялся, но не потому, что было смешно, а потому что был ужасно доволен тем, как складывается его жизнь, как здорово, что у него есть такой замечательный друг, и как ловко они преодолевают все преграды и расправляются с врагами.

— Сам ты кот, — со смехом сказала Элайн, — Вот, держи.

Она протянула ему табулу, в точности такую же, как у него уже была.

— Я сделала на ней зарубки, чтобы не спутать с папиной, — сказала она, — не знаю, сколько протянет моя, может, конечно, и не год. Но нам столько и не надо. Я вообще могу обновлять чары при каждой встрече. Не очень удобно, зато теперь нас никто не выследит. Но правила те же — пользуйся подтверждением. Мало ли.

Они прошлись до совятни, откуда Гарри должен был отправить письмо Люпину накануне дня похода, договорились обмениваться знаками для проверки работы табул, попрощались и разошлись в разные стороны.

И снова потянулись томительные дни ожидания. Гарри сочинил сразу несколько вариантов письма Люпину, хотя все они были простые, без лишних слов, просто приглашение встретиться, и ему пришло в голову написать письма ещё и всем своим друзьям, раз уж он все равно собрался отправлять почту. Письма получились ещё более лаконичными, потому что Гарри не придумал, что он мог написать о себе — даже часть правды вызовет кучу вопросов, ведь все его приключения неразрывно связаны с Элайн, а она вряд ли будет рада тому, что он рассказывает об этом в письмах, которые к тому же могут попасть в руки родителей Рона или Гермионы. Поэтому он ограничился сообщением того, что у него всё нормально, и поинтересовался, как дела у других. Конечно, и Рон, и Невилл, скорее всего, ответили бы столь же кратко, но вот от Гермионы он ожидал гораздо большего. А уж если ее родители реализовали свою угрозу и забрали у нее на лето учебники, то она, наверное, на стену лезла от скуки и отчаяния. Он подумал еще немного и, усмехнувшись, приписал в конце еще пару вопросов о Франции и пройденном за прошлый год. Теперь ответ размером в полдюжины листов был гарантирован, но она же сама просила писать, ведь так?

Наконец, Элайн сообщила ему, что на следующий день она возвращается к отцу, и он будет ее встречать.

"Ему надо быть на каком-то симпозиуме в Министерстве, — писала она, — Утро он проведет со мной, а потом вернётся только поздно вечером. У нас с тобой будет почти целый день.

Если хочешь, пойдем с нами. Я уговорила его провести эти пару часов у озера. Это не наши болота, но там тоже здорово. Ты, кажется, папе нравишься, так что прилетай. Письмо Люпину отправляй сегодня. Как договорились, без лишних слов. Хорошо? Для папы ты приехал со своими магглами, и они отправили тебя к волшебникам, чтобы ты не мешался под ногами. Думаю, этого будет достаточно."

Завтрашний день обещал быть чудесным: ему предстояло провести утро в семье, пусть неполной и чужой, но любящей, и это было в тысячу раз лучше, чем ничего, а завершится день походом домой. Каким бы день ни был, Гарри считал, что он готов ко всему. Довольный, он начал собираться в Лондон, чтобы отправить письма. Наученный горьким опытом, он прилетел на Косую аллею ранним вечером, чтобы возвращаться домой не слишком поздно, но и чтобы Люпин не получил письмо слишком рано. Отправка прошла удачно, и он отметил свой маленький успех покупкой готовой еды в Лондоне, чтобы не заморачиваться с ужином.

На следующий день Гарри вырядился в свой "нарядный" костюм, прилетел в Лондон и с раннего утра околачивался на Косой аллее около входа, поджидая свою подругу. Муншайны не заставили долго себя ждать и появились с магический стороны. Отец Элайн был одет в строгую официальную мантию, новую, но выглядевшую куда как скромнее тех, в которые были разряжены Малфои. На взгляд Гарри, мантия ему совершенно не шла, в ней отец Элайн выглядел совершенно не круто, до ужаса банально и прозаично, и казался даже ниже ростом. Но, видимо, мантия являлась официальным костюмом в волшебном мире, и приходить на симпозиум в куртке было плохой идеей. В руках Муншайн держал небольшую сумку, очень похожую на свернутую палатку Гарри. Элайн тоже была в мантии, только длинной и широкой, с глубоким капюшоном, и выглядела вполне обычно, разве что тень, падавшая на лицо, не давала толком его рассмотреть, и Гарри решил, что она, вероятно, усилила ее чарами Тени, просто более слабыми, чтобы мгла под капюшоном не привлекала внимания. Он вежливо поздоровался, и отец Элайн просто и по-дружески пожал его руку.

— Пара часов у нас есть, — сказал Муншайн, — аппарируем. Я знаю чудное местечко. Ты когда-нибудь аппарировал?

Гарри помотал головой.

— Я владею парной Аппарацией, — добавил Муншайн, — но не будем рисковать, аппарируя втроем. Я перенесу вас по очереди.

Они прошли куда-то вбок, на глухие внутренние дворы, похожие на те, в которых приземляются на метлах и мотоциклах.

— Держи крепче свои вещи, Гарри, — предупредил Муншайн, беря его за руку, — ощущения будут... странными.

Он достал палочку, но вместо того, чтобы ей колдовать, плавно крутанулся на пятке. Окружающая действительность внезапно сжалась вокруг Гарри в темное ничто, и его самого сдавило так, словно он попал в узкий-узкий шланг. Через мгновение, за которое он успел лишь подумать, что сейчас задохнётся, мир взорвался свободой и светом. Он крепко ткнулся подошвами в мягкую почву, едва не упав. Муншайн аккуратно придержал его за плечо. Гарри огляделся и ахнул: они находились на заросшем травой берегу озера или чего-то похожего — зеркало воды едва виднелось сквозь стену высокого тростника, лишь кое-где нарушенную узкими плесами. Никакого Лондона поблизости не наблюдалось.

— Как-то так, — улыбнулся Муншайн, опустив на траву свою сумку, — вернусь за Элайн.

Он слегка крутнулся на пятке и исчез с едва слышным глухим хлопком. "Вот чёрт! — восхищённо подумал Гарри, — Я тоже так хочу!" Раздался тот же тихий глухой хлопок, и из воздуха снова появился Муншайн с вцепившейся в его рукав Элайн. Он ткнул палочкой в свою сумку, и она развернулась в палатку, очень похожую на ту, что была у Гарри, после чего вынес из нее покрывало из плотной ткани и развернул его на траве.

— Чтобы не пачкать одежду, — пояснил он для Гарри, — мы с тобой сегодня при параде.

У Гарри в палатке хранилась его собственная одежда для леса, но доставать ее он не решился, боясь, как бы само наличие палатки и ее содержимое не навело Муншайна на ненужные вопросы. Гарри казалось, что отца Элайн в нем больше интересовало его отношение к дочери, чем жизнь самого Гарри, но к чему рисковать, особенно сегодня? Они уселись на покрывало. Элайн вытащила из палатки чайник, корзину для пикника и мешок.

— Папа! — заявила она деловым тоном, — Может, я схожу пока, посмотрю, что тут насчёт рыбы, раз уж вы сегодня такие нарядные? А ты проследишь, чтобы Гарри не скучал? Расскажи ему о волшебном мире, например.

— Конечно, дочка, — легко согласился Муншайн, — время у нас есть.

Элайн немедленно стащила с себя мантию, под которой оказался ее обычный джинсовый костюм, зачаровала его в узор тростниковых зарослей и, схватив мешок, скрылась среди стеблей. "Обувь хаг, — заключил Гарри, видя, как Элайн шагает, не проваливаясь, — надо будет потом провернуть с ней такой поход без отца. Уж озеро мы какое-нибудь отыщем."

— Как лето, Гарри? — спросил Муншайн, — Скучаешь по Хогвартсу?

— Лето? Нормально, — с готовностью ответил Гарри, — Скучаю, да. Там здорово!

— Было бы хорошо, если бы и Элайн могла сказать то же самое, — задумчиво пробормотал Муншайн и начал барабанить пальцами по покрывалу, покусывая губу.

Гарри замолчал. Прошлый год у Элайн выдался не слишком удачным, и восторга Гарри по поводу школы она, похоже, не разделяла.

— Я хотел бы попросить тебя, Гарри, — выговорил наконец Муншайн, — присмотри там, пожалуйста, за ней. Я понимаю, у тебя полно своих дел...

— Нет проблем, сэр, — поспешно ответил Гарри, — Она же мой друг. Не знаю, как у вас, а у нас на Гриффиндоре друзей не бросают.

Муншайн улыбнулся:

— Я попросил об этом же профессора Флитвика и Хагрида. Но взрослые... Они обычно далеко. А ты рядом, и наверняка замечаешь намного больше. Я опасаюсь, что кому-нибудь придет в голову мысль застать ее врасплох. Не со зла, нет. Просто из озорства, ради глупой шутки. И тогда она может кого-нибудь покалечить или убить. Это будет полной катастрофой.

— Элайн не собирается никого калечить или убивать! — возмущенно сказал Гарри, — Она очень умная! И продумывает свои поступки на десять шагов вперед!

Муншайн внимательно посмотрел на него:

— Вижу, ты так до конца и не понял, — сказал он, — Я вовсе не имею в виду, что она не думает. О, она чрезвычайно умна, уж это-то я знаю прекрасно, могу тебя уверить. Беда случится, когда она не будет думать...

— Элайн? Не будет думать? — спросил Гарри, постаравшись впрочем сделать так, чтобы его вопрос не звучал обидным издевательством, — Не могу себе этого представить.

Муншайн взъерошил себе волосы, усиленно что-то обдумывая.

— Наверное, лучше будет объяснить тебе на примере, — наконец сказал он, — Хорошо? Смотри, я совсем не собираюсь причинить тебе вред. Ты мне веришь?

Гарри кивнул. Муншайн еще раз внимательно посмотрел на него и вдруг внезапно дернул рукой, сделав вид, что хочет ткнуть его пальцем в лицо. Гарри инстинктивно дернулся, отвернув голову и вскинув руку.

— Э! — возмущенно воскликнул он, с удивлением посмотрев на Муншайна.

— Зачем ты дергаешься? — спросил Муншайн, улыбнувшись, — Я же сказал, что не собираюсь причинить тебе вред. Что ты обо мне думал в этот момент?

— Ну не так же резко! Любой дернется, если ему ткнуть в лицо! — недоуменно ответил Гарри, удивляясь очевидной глупости вопроса, — Вы мне даже не дали время подумать!

— Вот именно, — подтвердил Муншайн, — Ты в этот момент не думал и действовал рефлекторно, потому что думать тебе было попросту некогда.

— Ну да! — буркнул Гарри, окончательно сбитый с толку, — Так и есть! И любой сделал бы так же, точно вам говорю!

— Любой человек, — заметил Муншайн, выделив последнее слово.

— Ааа?... — выдавил из себя Гарри.

— Если бы я был полным кретином и повторил такой опыт с Элайн, — серьёзно сказал Муншайн, — к моим шрамам от гриндилоу легко могло бы добавиться еще несколько. А будь Элайн повзрослее, она просто проломила бы мне голову.

— То есть, Элайн себя не контролирует?! — воскликнул Гарри, поражённый словами Муншайна, потому что это было бы последней вещью, которую он хотел услышать.

— Насколько ты себя контролируешь, когда поперхнешься? — вместо ответа спросил Муншайн, — Думаю, ты согласишься с тем, что в этот момент твое тело лучше твоего разума знает, что нужно делать, если что-то попало в горло.

— Эээ... — протянул Гарри, который ни о чем подобном раньше не задумывался.

— Знаешь, Гарри... — сказал Муншайн, как-то плавно переходя с дружеского на размеренно-лекторский тон, — у магглов есть отличная, на мой взгляд, теория о происхождении человека. Они считают, что мы произошли от обезьян, и что далекие предки наши скакали по деревьям и кустам, верещали и швырялись друг в друга какашками. Знаю, многим не нравится эта теория. Никто не хочет соглашаться с такими предками, хотя глядя на поведение некоторых моих знакомых, я думаю, что теория безусловно правильна. Я полагаю — и думаю, у меня есть для того все основания — что в те далекие времена, когда наши обезьяньи предки сидели на ветвях,сбившись в кучу, и тряслись от страха перед ночными зверями, предки хаг как раз и были теми, кто пожирал их в ночи. Хаги — хищники, Гарри, не знаю, заметил ты или нет. Такова уж их природа. Многие называют это жестокостью, кровожадностью, мстительностью и чёрт знает чем ещё. Поверь, эти идиоты понятия не имеют, о чем говорят. Хаги пугливы. Они боятся всего и всегда. Да это и не удивительно — они же как-никак женщины, а мы-то с тобой понимаем, что большой храбрости от девчонок ждать не надо.

— Пугливы, сэр? — с недоверием переспросил Гарри, который не смог удержаться, чтобы не перебить, — Пугливы?!

— Пугливы, — подтвердил Муншайн, кивнув, — но понимаешь, их реакция на страх совершенно не та, что у нас. Страх лишает нас разума, мы перестаем думать и становимся тем, кто мы есть — большой безволосой обезьяной. Мы прыгаем и несемся прочь, вопя от страха. Напугай хагу — и ты получишь ее природу, свободную от оков разума — она ударит в ответ в то же мгновение. Поэтому никогда и ни при каких условия не пытайся их запугивать — они не успокоятся, пока не прикончат тебя. Они не смогут спокойно спать и есть, пока источник их страха не умрет. А самый глупый способ расстаться с жизнью — подкрасться к ним сзади и крикнуть "Бу!" Они быстры, Гарри. Ты не представляешь, насколько они быстры. Беда в том, что они настолько быстры, что обгоняют сами себя. В страхе или в ярости они способны ударить быстрее, чем поймут, что происходит. Ты делаешь "Ой!", моргаешь и вскидываешь руку — а они нападают. Только и всего.

— Элайн рассказывала об одной своей тетке! — возбужденно выпалил Гарри, — Она убила своего вира. Элайн сказала, это вышло случайно!

— Одной?! — усмехнулся Муншайн, — Принимая во внимание поведение мужчин, полагаю, такая случайность происходила с половиной из них.

— Она любила его! — воскликнул Гарри, слегка задетый его черствостью и пренебрежительным тоном, — И долго плакала потом!

— А вот это уже необычно, — сказал мужчина, — прямо шекспировские страсти. Словно Отелло или Макбет.

— Вы читаете Шекспира?

Гарри, из рассказов Рона знавший, что волшебники имеют свои собственные сказки и историю, а о маггловских не знают ровным счетом ничего, словно об иностранцах, был удивлён, услышав имя английского поэта, известного каждому школьнику. Но Муншайн посмотрел на него с укоризненной улыбкой:

— До принятия Статута волшебники и магглы часто пересекались, — заметил он, — Напомни-ка мне, когда жил Шекспир, а когда приняли Статут?

— Эммм... — ответил Гарри.

К своему стыду, он весьма смутно помнил о Статуте, хотя они проходили его на Истории магии в этом году. А о жизни Шекспира он имел еще меньшее представление.

— Чему вас только учат в Хогвартсе? — строго спросил Муншайн, — Ты на Истории магии, верно, спишь или болтаешь?

Но после этих слов он расхохотался:

— Лично я обычно спал, — сообщил он.

Гарри тоже рассмеялся.

— Элайн мне ничего такого не говорила, — сказал он, — а пугать ее мне и голову не приходило.

— Я как-то пытался прояснить этот вопрос, — сказал Муншайн с грустной улыбкой, уставившись куда-то вдаль, — когда еще была жива Керридуин. Так она даже не поняла, что я хочу спросить. Я пытался объяснить как мог, но всё, что она смогла понять — так это то, что у нас при опасности наступает паралич, и мы ничего не можем делать, только дергаться и моргать. Потом она посоветовала такому калеке, как я, не гулять на болотах. Неплохой совет, надо сказать. Думаю, Элайн воспринимает этот мир точно так же. Для неё нет проблем, проблемы есть у нас.

Он снова задумчиво уставился в заросли тростника.

— Они — удивительные существа, Гарри, — добавил он через некоторое время, — их жизнь проста и сурова, но ты не поверишь — там они счастливы. Они ближе к природе. Мы отгородились от нее, нам надо придумывать что-то, чтобы попить, поесть, поспать... Все эти бесконечные дела, чтобы заработать деньги... Перекладывать тупые бесполезные бумажки ради тупых металлических кругляшков... Иногда я думаю, как здорово было бы быть хагой и жить на болотах... Просто жить...

— А что вам мешает это делать и не быть хагой? — осторожно спросил Гарри, видя, что его собеседник говорит, наверное, больше сам с собой.

— Их жизнь не для нас, Гарри, — тут же откликнулся Муншайн, — я считаю себя опытным полевым магозоологом, и смотри, чем такая жизнь иногда заканчивается.

Он указал на свою исполосованную шрамами голову.

— Их мир — бесплодный кусок земли, населенный кошмарными тварями. Он и не нужен никому кроме хаг, потому что только они и могут там выжить.

Из зарослей тростника вынырнула Элайн и радостно подняла мешок, очевидно, уже не пустой.

— Кое-какая рыбка попалась! — довольно сообщила она, выйдя к ним на берег и швыряя мешок на землю, — Там нашлось старое утиное гнездо. Наверное, утка с утятами где-то поблизости. Хотя охотиться сейчас нет смысла. Да и какая тут охота! Один смех! Вот у нас уток по осени — неба не видно! Ты непременно должен поохотиться на уток с метлы, Гарри! Ты знаешь, что изначально снитч был зачарованной птицей, и только потом его заменили тупым заколдованным мячом? Такой квиддич был бы интересней, а? А вы чего такие кислые? О чем говорили?

— О том, что неплохо быть хагой, — осторожно сказал Гарри, покосившись на Муншайна, — и жить на болотах.

— Понятно, — саркастично протянула Элайн, — Все восхищаются прекрасной лошадью, только никто не хочет ею стать, да?

— Тебя, кажется, всё устраивает, — улыбнулся Муншайн, — во всяком случае, там ты выглядишь счастливой.

— Ну еще бы! — воскликнула Элайн, — Там можно делать, что тебе хочется! Можно лежать на мосту и смотреть, как течет вода. Или бегать, или бродить по болоту в брогах Легкой Поступи, или же свернуться клубочком и слушать, как дождь стучит по крыше. Быть счастливой очень легко! Папа! Опять ты думаешь то, чего нет и не будет! И забиваешь этим голову Гарри! Чокнешься, как твой Лавгуд, точно тебе говорю! Давайте лучше есть рыбу. Покажи Гарри то заклинание!

Она выхватила из мешка рыбину, откусила ей голову, лихо выплюнув ее в сторону, и ловко, одним движением ногтя, выдрала внутренности.

— Для этого придумали нож, — прокомментировал Муншайн.

— Кто придумал? — отвлеченно спросила Элайн, ловко и необыкновенно быстро очищая ногтями от чешуи обезглавленную рыбину, — Держу пари, тот, у кого не было ногтей.

Она положила рыбу перед отцом и довольно сообщила:

— Папа вызнал это заклинание у колдомедиков. Правда, папа?

— Правда, — согласился Муншайн, доставая палочку и наводя ее на рыбу, — Оссуа Делео!

Рыба немного обмякла и сжалась.

— Вуаля! — воскликнула Элайн, — И в рыбе теперь нет костей! Хотите?

— Люди не едят сырую рыбу, — сказал Муншайн.

— Японцы едят. Они что, не люди? И эти... Которые едят тюленей, — ответила Элайн и одним укусом отъела рыбину почти до самого хвоста.

— Инуиты, — подсказал Муншайн, — Ну... да. Но мы не японцы, и не инуиты.

— Сомнительная причина отказываться от хорошей рыбы⁽¹⁾, — поучительно заметила Элайн.

— А зачем колдомедикам такое заклинание? — поинтересовался Гарри.

Кажется, в мире волшебников появилась еще одна специальность, представляющая интерес. К тому же колдомедик — это врач, а врач — это круто и достойно, уж это-то Гарри успел узнать.

— Удалять кости из пациента, — пояснил Муншайн будничным тоном, — в случае тяжелого перелома с полным раздроблением. Проще полностью удалить осколки и вырастить кости заново.

— При помощи Костероста, — добавила Элайн.

Костерост у Гарри имелся, а следовательно, и чары эти тоже были полезны. Не говоря уже о том, что они очевиднейшим образом полезны в приготовлении пищи, в чем он только что убедился.

— Только будьте крайне осторожными в применении, — строгим голосом сказал Муншайн, — заклинание это чрезвычайно опасно при неумелом применении. К живым существам, не к еде, я имею в виду. Им легко убить кого-нибудь. Такие чары должны использоваться только медиками.

Элайн вывалила на траву остальную рыбу из мешка, и Гарри узнал еще одно заклинание, по словам Муншайна, бытовое, известное всем "хорошим хозяйкам": Карпо Пеллем. С его помощью они довольно быстро почистили всю рыбу, и Гарри даже принял в этом посильное участие, которое не столько помогло, сколько дало понять, что в этом деле, как, впрочем, и во всех остальных, нужна практика. Часть рыбы они пожарили Согревающими чарами, насадив на ветки, часть Элайн съела сырой. После этого Муншайн касанием палочки согрел чайник. Элайн развалилась на покрывале, мыча что-то и шевеля в такт концом стопы.

— Эй! — внезапно воскликнула она, — Я ведь выучила парочку отличных новых песен! Хотите послушать?

Не дожидаясь ответа, она кинулась в палатку и тотчас выскочила обратно, держа в руках свою кротту. Муншайн-старший уселся поудобнее и посмотрел на нее с грустной улыбкой. Гарри подумал, это оттого, что Элайн, верно, напоминает ее мать, которую Муншайн недавно вспоминал. Элайн прокашлялась и ударила по струнам в каком-то быстром и весёлом ритме:

Первой вещью, что я помню,

Был одинокий гудок локомотива,

И мечты юного мальчика сбежать

На покидающем городок товарняке...⁽²⁾

начала она, и отец ее принялся отбивать ритм пальцем, однако по мере движения к припеву он выглядел уже не таким веселым.

И свой двадцать первый день рождения я встретил в тюрьме

Отбывая пожизненное без права на досрочное освобождение.

Никто не направил меня на путь праведный,

Но мама пыталась, мама пыталась.

Мама пыталась вырастить меня лучше,

Но её мольбы я отверг.

И только себя могу винить, ведь мама пыталась.

Муншайн взглянул на Гарри, и в глазах его было что-то тоскливое и грустное. Гарри озадаченно вытаращился в ответ. А Элайн продолжала петь все тем же ровным будничным голосом и в том же быстром энергичном ритме, но текст становился все более и более невеселым.

Дорогой папочка, упокой его душу,

Оставил маме тяжкую ношу.

Она изо всех сил старалась его заменить,

Работая без отдыха,

Чтобы у меня было все самое лучшее...

Потом опять пошёл припев, и наконец песня закончилась с финальным: "Мама пыталась".

— Песня... интересная, — осторожно начал Муншайн, — но, дочка, что за интерес к тюрьме?

— Это американская песня, — гордо пояснила Элайн, — ты же сам говорил, туда такие и ехали. Я уверена, индейцы их тоже слушают.

— Дались тебе эти индейцы! — немного сердито сказал Муншайн.

— Ты что, папа! — возмущенно подпрыгнула Элайн, — Это же самые крутые магглы! Куда как лучше наших! Они живут в лесу, стреляют лосей — это такая дикая лесная корова — и едят их. Как тебе такое?! Из луков! Да это как кентавры, только в сто раз лучше. Кентавра попробуй поставь на место — живо огребёшь не по-детски, а маггла — в два счета!

— Давай всё же о тюрьме петь больше не будем, — серьезно попросил Муншайн.

— Но у меня есть еще одна крутая песня! — огорченно воскликнула она, — Там про женщину... в тюрьме. Там так:

Я в женской тюрьме, и решетки вокруг.

Я поймала своего любимого на измене

И тогда я его пристрелила...⁽³⁾

Муншайн сделал такое лицо, будто бы у него внезапно заболел зуб.

— Ладно, — недовольно протянула Элайн, и улеглась на покрывало, оттолкнув в сторону кротту.

— Ну не обижайся, Элайн, — заискивающе сказал Муншайн, — О! Кстати! Совсем забыл. Я сегодня был в том итальянском магазинчике (Элайн оживилась и повернула к нему голову) и купил пару хороших кусков лардума...

— И молчал! — закончила за него Элайн, вскакивая на ноги.

— Он на кухне, в хранилище, — с ноткой оправдания добавил Муншайн.

Элайн быстрым шагом скрылась в палатке.

— Эта девчонка с ума меня сведёт, — выдохнул Муншайн с отчаянием и грустно посмотрел на Гарри, — больше всего боюсь того, что она загремит в Азкабан. Ужасная песня! Может, я и в самом деле идиот? И надо было выкинуть письмо из Хогвартса? Но Ран ведь тоже не возражала, а уж её-то в глупости сложно упрекнуть.

— А ее могут посадить в Азкабан? — робко спросил Гарри, до которого только сейчас по-настоящему дошло, что отец Элайн, кажется, боялся не только, и не столько того, что его дочь отчислят из Хогвартса, — Много хаг посадили?

— Остальные хаги живут на болотах, — ответил Муншайн, — на земле хаг действуют законы хаг. Полез туда — сам себе дурак. А на нашей территории — наши законы. Тут уже хаги должны их соблюдать. Ты думаешь, они просто так сидят на своих болотах? В нашем мире они живут по нашим законам, в своем — только соблюдают Статут, а свои внутренние дела решают сами. Министерству на них плевать до тех пор, пока они остаются внутри и не лезут наружу.

Как они "не лезут наружу", Гарри прекрасно знал, и теперь понял, почему Элайн так опасалась колдунских аналогов полицейских.

Из палатки выскочила Элайн, с пустыми руками и сердитым лицом.

— Там ничего нет! — недовольно заявила она.

Муншайн поднялся и пошёл к палатке. Гарри поднялся следом, решив по случаю рассмотреть профессорскую палатку поподробнее и сравнить со своей.

— И почему никому не нравится эта песня? — тихо пробурчала Элайн, оказавшись рядом, — Тётке Ран она тоже не понравилась. Сразу она ничего не говорила, а потом я спела эту. Тетка Энид прямо расчувствовалась, а потом Ран отозвала меня в сторону и сказала больше ее не петь. Ну и пошли все к чёрту в таком случае!

— Все песни хорошие, — утешил ее Гарри, хотя ему первая песня понравилась намного больше, за исключением, разумеется, припева про тюрьму. В тюрьму он совершенно не собирался.

Они прошли в палатку вслед за Муншайном. Это жилище внутри было заметно шире, чем у Гарри, и делилось матерчатой стеной на две комнаты. Одна была меньше из-за выгородки с дверью. Очевидно, это был туалет и, судя по размеру, наверняка с раковиной, а то и с душем. Самая маленькая комната, видимо, являлась кабинетом, потому что сквозь проем виднелись свитки и перья, книги, скиданные в неровные стопки и валявшиеся повсюду, включая рундук-кровать. Вторая комната, побольше, напротив которой они сейчас стояли, очевидно являлась кухней: повсюду была посуда, котлы и сковороды, хотя свитки и несколько тетрадей были и здесь. Сам хозяин сейчас легкими движениями палочки левитировал запасы еды из рундуков прямо на пол и хмурился.

— Я же точно помню... — пробормотал он.

Затем внезапно он повернулся и принялся тем же способом сгружать котелки и сковороды с верхней полки. В одном из котелков нашелся сверток, который Муншайн торжествующе схватил рукой. Одно движение палочки — и вся утварь прыгнула обратно на полку, а еда — в рундуки.

— Ты составил всё как попало, — с укоризной заметила Элайн, — потеряешь еще что-нибудь — опять придется вытаскивать всё на пол.

— Вытащу, — беспечно заметил Муншайн.

— У тебя ужасный бардак, — снова сказала Элайн прежним укоризненным тоном, — варил бы ты зелья, давно бы уже отравился в таком хаосе.

— Когда я варил зелья, я был аккуратнее, — со смехом сказал Муншайн, — у меня всё было в порядке. Правда, потом оказалось, что половина этого "всего" была полной чушью.

Они вышли наружу и снова расселись под открытым небом. Муншайн развернул свёрток, и там оказались два больших куска чего-то, сильно напоминающего свиной жир, срезанный вместе с кожей. На нём блестела соль. Остро запахло чесноком и еще чем-то пряным.

— Что это? — спросил Гарри.

— Лардум, — ответила Элайн, — такая римская еда. Хорошо хранится, поэтому их солдаты его и ели. Делается из свиней⁽⁴⁾.

— Сейчас его делают потомки римлян, итальянцы, — добавил Муншайн-старший, — называется "лардо". В Лондоне есть магазинчик, где я его и покупаю. Элайн любит. Лучше его есть холодным, особенно в жаркую погоду.

Он помахал над куском палочкой, и часть его рассыпалась на маленькие кусочки.

— Ну еще бы я не любила, — с удовлетворением заметила Элайн и щедро угостилась кусочками лардума, заедая его хлебом.

Ее отец тоже взял немного. Видя это, Гарри осмелился попробовать и сам, решив, что раз уж римляне и итальянцы это едят, то и ему не повредит. Тем более, что Муншайн тоже его ел. На вкус лардум оказался соленым, с сильным чесночно-перечным вкусом, немного похожим на странный сыр и ужасно жирным. Гарри решил, что для римского солдата в походе это, может, и самая подходящая еда, но для него это слишком. Элайн тоже ела недолго и с сожалением заметила:

— Отлично, но я уже наелась рыбы.

Потом она подумала еще немного:

— Папа, ты, наверное, проторчишь на своем симпозиуме до самой ночи? (Муншайн тоскливо поморщился) Я десять раз успею проголодаться. Оставь лардум мне.

— Конечно, дочка! — кивнул Муншайн, — Бери всю корзину. Наполни, чем хочешь. Лардум, хлеб...

Он вытащил из внутреннего кармана карманные часы на цепочке.

— Еще немного — и пора, — заявил он, — Гарри, где твои магглы тебя заберут?

— У входа в "Дырявый котел", сэр, — сказал Гарри как можно беззаботнее, — мне придется их подождать. А можно вопрос, сэр? Откуда хорошие хозяйки узнают все эти чары? Ну там, чистить рыбу и всё такое.

— Обычно этому учит их мать или родственники, — пояснил Муншайн и, смутившись, добавил, — но лучше купить что-нибудь вроде "Чар для молодых хозяек" или "Домашнее колдовство". Традиционный подарок молодоженам на свадьбу.

— Папа! — заявила Элайн, — Можно мы подождем магглов Гарри в книжном? Присмотрим ему такую книжку.

— Полезная вещь, — согласился Муншайн и, обратившись к Гарри, прибавил, — Главное, не ведись на ее уговоры и не скупи полмагазина — Равенкло в книжном — это что-то с чем-то!

Они посидели ещё немного, Муншайн снова вытащил часы и заявил, что время вышло. Они собрались, и он так же по очереди перенёс их с Элайн на глухой дворик Косой аллеи. Потом Муншайн проводил их до книжного, поздоровался с продавцом и оставил их искать книгу для Гарри, а сам поспешно удалился. Книгу по бытовым чарам они действительно выбрали — шикарный толстенный том с большими буквами и картинками нашелся на полке с подержаными книгами. Им явно пользовались по назначению, потому что попадались и страницы в жирных пятнах, и жженые, и с отпечатками маленьких детских пальчиков — книга явно учила жизни молодую ведьму с кривыми руками и маленьким ребенком. Гарри был и молод, и ребёнок, а как колдун (как самокритично предполагал он сам) немного криворук — значит, книга была ему в самый раз, тем более, что продавец за этот самый внешний вид сделал хорошую скидку, вовсе не лишнюю, потому что книги стоили чертовски дорого. "Атлас общественных каминов Великобритании" они попросту купили вместе с книгой домашней магии. Первоначальный план их был прийти в магазин и под предлогом покупки высмотреть нужную информацию о Годриковой впадине, но книжечка оказалась тонкой и такой дешевой по сравнению с книгой чар, что Гарри не стал заморачиваться и терять время. Попрощавшись с продавцом, они отправились планировать поход со всем возможным комфортом в кафе Фортескью.

1) зато есть и другие, вполне объективные причины не есть пресноводную рыбу сырой. Конечно, Британия в этом смысле намного безопаснее Ханты-Мансийского автономного округа, но всё же, если вы не хага, то постарайтесь не есть сырую рыбу, иначе у вас есть риск уподобиться профессору Квиррелу и никогда больше не быть одному

Вернуться к тексту

2) "Mama tried", известная кантри-песня, пожалуй, самая лучшая в карьере её исполнителя Мерла Хаггарда. Перевод, к сожалению, мой, поэтому он далек от хорошего, а на стихи даже не похож. Эвтерпа плюнула бы мне в лицо, да и нимфы меня не любят, что о многом говорит

Вернуться к тексту

3) "Women's Prison", тоже кантри-песня известной кантри-певицы Лоретты Линн. Лютый анахронизм, песня исполнена в 2004, но простите автора))) Эта лютая бабка родилась в тот год, когда Рузвельт стал президентом, и за 60 лет карьеры певицы кантри могла бы написать эту песню намного раньше. Она шестерых детей родила уже к 60-м. Предположим, в этой реальности она написала ее в 80-х

Вернуться к тексту

4) Лардум — лат. lardum, кулинарный продукт, известный со времен древнего Рима. Представляет собой свиной жир,который срезают с шеи, задней части и подчеревины. Лардум становится готовым к употреблению после вызревания с солью, специями и пряными травами в течение 3—6 месяцев. При засолке помимо соли используют приправы и пряные травы: розмарин, чёрный перец, чеснок, мускатный орех. Помещение для хранения лардума называлось "лардариум". От этого слова происходит английское larder — кладовая для мяса, любимое место хоббитов Толкиена. Любой восточный славянин здесь, вероятно, воскликнет: "Да это же сало!" и будет прав, но как легко можно убедиться, блюдо это — древнее и широко распространенное в Европе, по крайней мере во времена Римской Империи, Тёмных Веков и раннего Средневековья

Вернуться к тексту