Сорочий бог (джен)

Заниматься таким делом мне раньше не приходилось — я был слишком мал, когда луну вышивали в последний раз, чтобы запомнить, как это происходит, и уж тем более ни единого слова не знал о том, что именно нужно делать. Попросить Маута научить меня не приходило мне в голову: если бы он мог и хотел заниматься этим, вышил бы сам, показав мне, как. Из этого следовало всего одно — помощи искать надо было на другой стороне.

Все мои братья и сёстры были старше меня. А ещё все они помнили Рави, и притом никто из них не осмеливался говорить о ней, считая это дурной приметой — дарить зря воздуху имя того, кто, возможно, этим воздухом уже никогда больше не станет дышать. Я не верил в приметы. Имя моей сестры оставалось запертым в моих устах из уважения к Мауту.

И всё-таки мне казалось, что, в отличие от сестры, луна не стала в нашей семье запретной темой. Может, просто не успела, а может, один лишь я среди нас чувствовал её тяжёлый взгляд. Размышлять об этом не хотелось, да и некогда было, поскольку я не мог толком уснуть уже несколько ночей и плохо стоял на ногах.

Первым, кто пришёл мне на ум, был Джад, и к его храму я отправился в первую очередь. Это было непросто. Ветви родных и заморских растений оплетали дорогу в его дом плотно и густо, а сладкий запах цветов кружил голову так упорно, что противиться ему не было никаких сил. Я не бывал здесь раньше, потому не подготовился к ловушкам вроде этой, если сводящий с ума аромат был ловушкой, а брат мой — затворником; в равной степени это мог оказаться жест величайшего гостеприимства, понятный и знакомый одному только хозяину этого уголка.

— Помоги мне! — попросил я, запутавшись в очередном дереве, да так и не сумев выбраться. — Я не хочу тебе вреда, а потому не жду его в ответ.

— Здравствуй, младший брат, — с усмешкой в бороду, длинную и кудрявую, как вьющиеся лозы, провозгласил Джад. Цветы расступились перед ним, и я смог тогда наконец вдохнуть обычный воздух, со сладостью которого не сумел бы бороться ни один цветок мира. — Что привело тебя? Неужели решил наконец познакомиться?

Тон его был ровен и приятен, и всё-таки мурашки побежали по моему загривку, как бегут прочь вспугнутые окриком стада. Мне стало не по себе. Как мог быстро я изложил ему суть своей просьбы, и тогда усмешка исчезла с его лица.

— Не знаю, чем помочь тебе, водяной, — сказал он, и новые ветви с силой потянулись из деревьев, будто желая закрыть его. — Мы здесь не видим луну, её нам заслоняют листья, а если ночь и имеет какую-то власть, так только над тем, как быстро я захочу спать. Спросил бы ты лучше у смерти, он должен знать много о таких вещах.

— Смерть не захотел рассказать мне, — возразил я. — Или не смог, и потому я ищу другую дорогу.

— Сходи тогда к Аакаш. Кому, как не небу, знать о том, что творится наверху?

Он был прав, и тогда я засобирался, чтобы не беспокоить больше брата вопросами. Он помог мне выйти и одарил меня цветком необычайной красоты, который я пообещал посадить у дома Соны, так как бутон его напоминал мне её агатовые глаза.

— Заходи ко мне ещё, водяной, — сказал напоследок Джад, коснувшись моего плеча. — Как-то не случалось нам раньше общаться, но теперь я вижу, что ты вовсе не тот ребёнок, каким я тебя считал.

Я поблагодарил его и вышел на пыльную обочину. Небо уже багровело, а это означало, что до появления луны было совсем мало времени.