Вера. Пролог (гет)

19 марта.

Хочу хоть как-то задокументировать наше путешествие, хотя Александр Николаевич (примечание на полях копии гласило: «Вероятно, руководитель раскопок, и.о. заказчика») запретил нам это делать. По нашим договоренностям, никому из участников нельзя называть своих имен и в принципе разглашать о себе какую-либо личную информацию. Поэтому для обращения друг к другу нам раздали бейджы с номерами. Это меня, мягко говоря, шокуриет. Стоит упомянуть, что мобильные телефоны и документы у нас также забрали. Однако я подчинился. Меня очень занимает цель нашего путешествия, и я готов потерпеть эти ограничения, тем более, что всем необходимым нас снабдили (в этом плане организация экспедиции безукоризненна, и я очень доволен).

Как я понял, эти раскопки не санкционированы. Как сказал Александр Николаевич: «Будем работать быстро и тихо». Пока не представляю, возможно ли это. Он убедил меня, что с местными властями долгое время велись переговоры, но безрезультатно. Конечно, меня не вдохновляет перспектива сесть в китайскую тюрьму, но, если мы найдем то, что ищем, надеюсь, они поймут ценность наших находок, и наши действия можно будет оправдать. Все ради науки! Но, чтобы минимизировать риски, Александр Николаевич настаивает, чтобы работа не прекращалась ни днем, ни ночью. Поэтому наемные рабочие, с которыми меня сегодня познакомили, будут капать сменами без остановки. Я насчитал четырнадцать человек. И, со слов нашего переводчика, их набирали из местных тибетцев без какого-либо опыта ведения раскопок. Не могу не заметить, что непрофессиональный труд может стоить гораздо больше, чем привлечение квалифицированных работников, из-за непоправимых ошибок возможных при работе с историческими ценностями. Однако мои опасения на этот счет Александр Николаевич проигнорировал, не скромно упомянув, что в мои обязанности организация раскопок не входит. Признаться, меня уже посещают сожаления, что я согласился на этот проект. В начале нашего общения он показался мне умным человеком. Полагаю, меня настолько заворожили перспективы этого проекта, что я проглядел банальную некомпетентность моего руководства.

Пожалуй, пора упомянуть о цели нашего путешествия: мы направляемся к горе Канг Ринпоче (нам, европейцам, она известна под названием Кайлас) к югу от Тибетского нагорья, где предположительно находится гробница некой религиозной фигуры, которую нам предстоит найти. По информации из исторических источников, которые мне предоставили для ознакомления, мы имеем дело с захоронением, возраст которого не менее пяти тысяч лет.

Первые упоминания в Ригведе о «священном месте упокоения первого (или «единственного», смотря как переводить с ведийского языка) из богов» приходятся на середину второго тысячелетия до нашей эры и описывают ложе «единого царя» на спине самого высокого из четырех молодых «быков-гор», остановившихся каждый у своего источника на водопой, что, соответственно, напоминает нам четыре основные горные вершины Гангдисе на юге Тибета и близлежащие четыре озера, входящие в стройную систему, связанную с сотворением мира, описанную в древних тибетских текстах добуддийского периода. Более ранние косвенные свидетельства также имеют фольклорную основу и представляют собой легенды о спящем духе, повергшем всех живых существ в круговорот сансары и пожирающем души (дживы) тех, кто потревожит его сон «звуком его имени».

Конечно, я не специалист в индуизме, но основываясь на том, что знаю, я сразу же предположил, что речь может идти о Кришне, и именно как об исторической личности (дебаты о том, существовал ли он на самом деле, продолжаются до сих пор). Догадки догадками, и исторических источников было бы недостаточно, чтобы убедить меня отправиться в столь рискованное путешествие, но поверить в возможность нашего успеха в данном предприятии меня убедило то, что в горе действительно имеются пустоты довольно строгой и, вероятно, рукотворной формы: это видно на трехмерной модели части «коридора», обнаруженной с помощью георадарного сканирования. Таким образом, мы также получили довольно точные координаты сектора на южном склоне Кайласа, где и планируем начать раскопки.

Меня еще посещают сомнения в моей полезности для экспедиции. Все-таки по имеющимся у них данным, получается, что лучше бы им было привлечь специалиста в центральноазиатской археологии. Однако Александр Николаевич неоднократно меня уверял, что Виктор Васильевич (рядом с именем на копии была приписка: «Вероятно, заказчик») считает меня лучшей кандидатурой для этого исследования, в связи с моими общими познаниями в истории религий, и (что меня очень порадовало) он остался под впечатлением от моей кандидатской. Приятно, когда твой труд читает кто-то еще кроме комиссии из числа диссертационного совета.

Мне пора закругляться: мы остановились ненадолго передохнуть в дороге. Нас везут на трех микроавтобусах на значительном расстоянии друг от друга и в объезд населенных пунктов, чтобы не привлекать к себе внимание. Скоро, не доезжая небольшой деревушки Дарчен, мы остановимся и продолжим наш путь на яках. Разобьем лагерь у подножья и завтра планируем начать восхождение.

20 марта.

Спал на земле под ячьей шкурой: очень тепло. Еле-еле собрался рано утром. Холод стоит невыносимый. Ветрено и солнечно. Кайлас прекрасен, но суров. Много ослепительного снега. Не спасают даже солнцезащитные очки. Мы поднимаемся на гору довольно медленно: утопаем в снегу по колено. Если бы не яки, мы бы точно не смогли преодолеть этот путь. Воистину, величественные животные: теперь мои самые любимые. Пока поднимались, несколько раз натыкались на чортены — кладки из камней и черепов яков с выбитыми на них священными мантрами. Еще издалека видны многочисленные храмы, построенные вокруг горы. Однако мы пока не встретили ни души на своем пути. Сейчас не сезон. Паломники появятся здесь только в мае.

Сегодня подъем до определенной высоты, затем спустимся и встанем лагерем ниже. На этом настоял врач, который также, как и я, вчера присоединился к нашей группе. Он называет это ступенчатой акклиматизацией.

Мы продолжаем подниматься к месту назначения.

* * *

Кайлас по форме напоминает пирамиду. Это сооружение между небом и землей. Как говорят местные: «Основанием своим он стоит на сводах преисподней, а вершиной устремлен в рай». Стоит однако заметить интересный факт: его грани ориентированы точно по четырем сторонам света, что весьма удивительно для такого природного памятника. Местные утверждают, что высота горы составляет 6666 метров, хотя, на самом деле, высота ее колеблется в пределах до 6900 метров, в зависимости от метода измерения; не стоит также забывать и ежегодный прирост горы: приблизительно на полсантиметра.

Здесь начинают свой путь четыре реки Тибета, Индии и Непала, разливаясь по четырем сторонам света: Инд, Сатледж, Брахмапутра и Карнали.

Мы забираемся по западному склону. Отсюда уже видно предполагаемое место раскопок недалеко от вертикальной трещины, пересекающей южное лицо горы. Делать записи трудно: промерзают пальцы.

* * *

Наконец-то! Мы добрались до места назначения. Оставим оборудование и спустимся вниз и западнее, где встанем лагерем. Поднялся сильный ветер. Я измотан и ужасно замерз. Одному из рабочих стало плохо в пути, благо врач подоспел с баллоном кислорода, а для всех остальных это была необходимая передышка. Животные тоже устали. По плану, первая группа рабочих осталась начинать раскопки. Вадим (пора бы уже называть нашего врача по имени; да, я вопреки правилам, познакомился с ним) нервничает, так как для акклиматизации, по его словам, отвели критически мало времени, но руководство требует приступать немедленно. Мы же спустимся ниже на ночевку.

21 марта.

Разбили лагерь западнее места раскопок. Уже второй день взрываем динамитом скальные породы, время от времени пережидаем очередной сход снежной лавины (они с каждым разом все меньше). Мы наделали столько шуму, что не заметил бы нас только глухой. Я весь день сегодня жду и высматриваю, не поднимается ли кто-нибудь к нам. Какой позор… Ощущаю себя вором и расхитителем гробниц, а не ученым. Рабочие быстро устают, сменяют друг друга по графику. Мне остается лишь ждать.

* * *

Рабочие, с которыми завязался разговор у моего переводчика, рассказали нам, что гора у них считается священной, наделенной божественной силой: некоторые называли ее сердцем или «осью земли». Однако сами работники неверующие, так как верующие, по их словам, отказались бы работать на Кайласе. Среди прочего, они также поведали нам фантастические истории о преломлении времени при приближении к горе: якобы паломники, совершающие ритуальные обходы вокруг горы, проводят в пути больше дней, чем отсутствуют на самом деле. Слушая их рассказы, я стал замечать, что, чем больше они говорят о Кайласе, тем больше я слышу почтения и, возможно, суеверного страха в их голосе. Они могут называть себя неверующими, однако в коллективе их мнение легко меняется. Надеюсь, это не станет проблемой в будущем.

23 марта.

Мы нашли вход! Даже не верится! Уже вечер, и весь день я наблюдал, как постепенно передо мной обнажается широкая плита, закрывающая вход в гробницу (во всяком случае, мы надеемся найти ее за этой плитой).

Сегодня ранним утром, когда еще не встало солнце, меня разбудил один из рабочих (номер 14 — мне ужасно неловко его так записывать здесь; я пытался разузнать, как его зовут, но многие все еще отказываются себя называть). Без переводчика я не понимал, что он мне пытается сказать, но это было и не обязательно: я сразу догадался, в чем дело, по его выражению лица. Я так и вскочил, забыв про куртку, натянул лишь сапоги, когда почувствовал, как промокли носки, когда я выскочил на снег, и проследовал к провалу в горе за моим спутником. С помощью динамита рабочим удалось снять примерно три метра скальных пород, а далее они использовали пневматические буры, чтобы аккуратно дойти до предполагаемого места входа, пока не наткнулись на обледеневшую каменную плиту с удивительнейшими рисунками. Конечно, сначала мы не знали, что это. Рабочие просто заметили выбитые в странном светлом камне символы, когда откололся большой кусок горной породы.

На месте меня сразу потрясло, как тихо здесь стало впервые за эти три дня. Казалось, что рабочие даже перестали дышать, не говоря уже о постоянной болтовне, от которой я, признаться, уже подустал. Номер 14 помог мне вскарабкаться вглубь горы по камням и снегу, и я увидел маленький краешек этой плиты, освещенный фонарем. Это невероятное ощущение! Так как материал плиты заметно светлее окружающей его горной породы, он словно светится изнутри на фоне черно-серого камня.

Чтобы не повредить поверхность плиты, мы решили продолжить аккуратную расчистку, постоянно предварительно нагревая обледеневший камень пушкой. Параллельно также начали расчищать проход от камней и снега, чтобы наладить быстрое сообщение с лагерем.

* * *

Приблизительные размеры плиты: ширина 225 см, высота 180 см. Ее полированная поверхность покрыта различными рисунками, вырезанными в камне. Данную письменность я пока не могу соотнести ни с одним из известных мне языков. Все-таки мне не хватает знаний! Мне, соответственно, также трудно отнести ее к какому-либо конкретному периоду в истории. Рисунки эти объемны, детализированы и наглядны, возможно, это некая ранняя форма письменности, которая в будущем разовьется в один из известных нам сегодня языков, сформировавшегося на основе иероглифического письма.

Эти рисунки вписаны в стройные ряды, которые, предполагаю, должны читаться сверху вниз, так как между параллельными вертикальными рядами есть небольшой отступ. В середине плиты расположен круг, в котором поверхность камня стерта и продавлена по форме ладони (очевидно, этого места много раз касались руки посетителей гробницы). В центральном круге, вероятно, также были вписаны рисунки, так как на поверхности еще видны их стертые фрагменты (восстановить большую часть из них я не смогу). От круга в стороны расходятся четыре борозды, делящие плиту на четыре сектора, и четыре круга, напоминающие по форме мишень. Предполагаю, что большое значение имеют четыре символа, расположенные по углам плиты. Их размер практически в два раза превышает остальные иероглифы. Пока я изучал данные четыре символа, я заметил, что количество элементов в каждом последующем из них увеличивается на один, и могу сделать предположение, что это своеобразная форма исчисления от двух к пяти.

Все четыре символа заключены в свой сектор, в который вписаны рисунки с различной смысловой нагрузкой (для удобства чтения рисунков на светлом камне я втер в поверхность размоченный активированный уголь, который предоставил мне Вадим):

Так, например, первый символ (вписанный в верхний левый угол), состоящий из двух извивающихся перекрещенных линий (напоминающий спираль или свастику без острых углов), определенно связан с сексом и богатством: сопровождающие его рисунки изображают, среди прочего, слившихся в одно тело мужчин и женщин; богато одетых людей, водружающих корону себе на голову; плотные стада животных. Это номер два, так как мы имеем в символе два элемента.

Разорванный круг, с вписанным в него крестом — это цифра три. Он располагается в верхнем правом углу и, очевидно, символизирует войну и силу, так как сопровождается изображениями воинов, попирающих поверженных врагов, полем битвы, объятым огнем, и искусным оружием (интересная деталь: некоторые клинки и стрелы обведены, но не вырезаны полностью в камне; вероятно, подразумевается их легкость или символизм).

Круг, с вписанными в него тремя линиями, не смыкающимися посередине (символ напоминает колесо со спицами) — это цифра четыре. Он расположен в нижнем правом углу. Предположу, что он символизирует хаос и разрушение. Рисунки, сопровождающие его, имеют в основном негативный характер: бегущие от огня животные; упавший на колени враг перед воином; оплакивающие смерть у гроба.

Круг с четырьмя линиями, расходящимися под прямым углом в стороны от него — это цифра пять. Он расположен в нижнем левом углу. Смысл его мне до конца не понятен. В какой-то мере он синтезирует значения характерные для первого и второго символов. Рисунки эти включают поднимающихся по лестнице людей; воинов держащих оружие, снятое с поверженного врага; в чем-то одинаковых женщин, повторяющих позы друг друга.

Я не могу связать между собой эти четыре сектора. Возможно, если бы мы знали, что было высечено в центральном круге, мы бы увидели взаимосвязь.

Я отфотографировал плиту и хочу сделать пару зарисовок в дневнике. Посмотрим, что ждет нас за ней.

* * *

Уже ночь. Рабочие наконец расчистили проход к плите. Предложили мне начать двигать ее, но я настоял, чтобы мы отложили это до рассвета. Они всё беспокоятся из-за Александра Николаевича, который как жандарм названивает нам по несколько раз в день, чтобы удостовериться, что раскопки не прекращаются ни на минуту. Я открыл вино из привезенного нами ящика (если его закупили для нас, значит руководство предполагало, что мы захотим отметить наши небольшие победы). Рабочие быстро расслабились. Посидели у костра. Приятно было послушать их рассказы.

24 марта.

Плохо спал ночью, все думал о том, что внутри. Как только рассвело — разбудил рабочих, и мы начали отодвигать плиту. Отмечу дополнительные размеры плиты: толщина 25 см; вес по подсчетам 1550 кг. За плитой, действительно, оказался очень широкий длинный проход вглубь горы. Стены грубо обтесаны, потолок невысокий, так что приходится пригибать голову. На стенах с обеих сторон (через каждые 2 метра) закреплены лампады простой формы из сильно проржавевшего металла, вероятно, железо (хотя удивительно, что за все это время ни один из них не разрушился под собственным весом). Стаканчики, в которых еще видны следы высохшего масла, сделаны из голубого мутного стекла. Весь коридор наполнен, очевидно, запахом этого масла: таким тяжелым и сладким (не могу понять, что он мне напоминает).

Шли около получаса (приблизительно 1700 м), пока не наткнулись на еще одну плиту. На ней нет рисунков. Прежде чем отодвинуть плиту, пробурили отверстие в стыке рядом, чтобы природный газ, если он там есть, смог выйти. За плитой мы обнаружили комнату: маленькое помещение с низким потолком и необработанными стенами (вероятно, гробницу прорубили в природной пещере горы). Комната частично завалена скальными обломками. Здесь теплее чем снаружи, тише и нет ветра. Пока рабочие выносили входную плиту, я изучал находки. Здесь мы обнаружили мешки с одеждой, простую кухонную утварь, предметы быта. Вероятно, помещение это было техническим, в котором хранили свои вещи строители. Также отмечу, здесь царит беспорядок: не похоже, чтобы причиной этому послужило обрушение скальных пород. Выглядит это так, словно строители гробницы намеренно бросили вещи перед своим уходом.

Мы начали разбирать завалы, фотографировать и выносить находки. Работники жалуются на головную боль. Полагаю, это из-за спертого запаха лампадного масла. У меня самого иногда кружится голова. Вадим настоял, чтобы мы делали перерывы, пользовались кислородными масками или выходили подышать на улицу.

25 марта.

Утром прибыл Александр Николаевич. Очевидно, вылетел, когда была найдена гробница. Он явно не разделяет моего энтузиазма в отношении находок. Отчитал меня как ребенка за нерасторопность и приказал работникам ускорить разбор завалов. Кажется, местные все-таки нас заметили.

Мы работаем без перерывов. Мне запретили выносить находки из передней комнаты. Александр Николаевич «не видит в них исторической ценности». Он ясно дал мне понять, что у нас стоят другие пока неизвестные мне цели.

Я просил его хотя бы быть осторожнее с нашими находками: отодвинуть их в сторону, по возможности, чтобы позже, когда моя работа будет выполнена, я смог вернуться к ним и аккуратно описать и запаковать для транспортировки. На что он повторил, что «мне не нужно беспокоиться о том, что меня не касается».

Работники затаптывают и швыряют обломки прямо на хрупкую старинную ткань и уникальные инструменты наших предков, а я ничего не могу с этим поделать. Просто вижу, как все это рассыпается в пыль под их ногами, и у меня сердце кровью обливается. Ведем себя как расхитители гробниц. Позор.

Уже вечер. Я сижу в лагере. Не могу там находится. Этот придурок дал команду расчистить проход до выхода из передней комнаты (да, я забыл упомянуть, что у дальней стены мы заметили краешек входной плиты, очень похожей на две другие, что нам удалось уже найти: из того же светлого камня).

* * *

Сейчас разговаривал с Виктором Васильевичем! Александр Николаевич принес мне рацию (сотовая связь здесь не ловит, но и радиосвязь как-то странно работает: я получаю ответы с большой задержкой). Полагаю, Виктор Васильевич получил мой отчет о находках в передней комнате. Также его очень заинтересовали иероглифы на входной плите. Он очень доволен нашей работой и внимательно выслушал мои претензии в отношении руководства Александра Николаевича. Думаю, этот дурак действовал без согласия Виктора Васильевича, так как он был крайне шокирован произошедшим и обещал мне, что больше моей работе никто не помешает. Словами Виктора Васильевича: «Историческое наследие это ваша компетенция, и вам решать, как с ним поступать».

Я также рассказал ему о том, что рабочие жалуются на головную боль. Полагаю, Вадиму не дадут возможности поговорить с Виктором Васильевичем, а этот придурок, конечно, ничего не передаст. Виктор Васильевич обещал предоставить все недостающие медикаменты. И, конечно, я поблагодарил его за превосходное оборудование, которое мы получили для работы.

Невероятно, как просто приятно бывает поговорить с умным человеком. Признаюсь, Виктор Васильевич удивил меня своей осведомленностью в теологии и истории Азии. Я представлял себе его заурядным толстосумом. А вот как оно оказалось! У него богатое прошлое. Очевидно, он много путешествовал в свое время: он поделился со мной парочкой занятных историй из своих экспедиций. Думаю, он был военным (я понял это по тому, какие фразы он употреблял в своей речи, например, «личный состав» вместо «научная группа»; также по его рассказам я понял, что у них никогда не было проблем с финансированием, использовали они самое передовое оборудование, и один раз он даже обмолвился об оружии, которое было с ним в последней его экспедиции к Гластонбери в Англии, хоть и вскользь).

* * *

Я только сейчас понял, что не спал с той ночи, когда обнаружили дверь в гробницу. Ко мне подошел Вадим, сказал, я ужасно выгляжу, всучил-таки таблетки и настоял, чтобы я лег. После разговора с Виктором Васильевичем во мне как второе дыхание открылось. Не хочу спать. У меня еще столько работы! Мы стараемся спасти все, что уцелело в передней комнате. Хотя, кажется таблетки уже начали действовать.

Работники тоже жалуются на сон. Очевидно, это симптомы горной болезни. Сегодня наглотаемся таблеток Вадима и заснем как младенцы.

26 марта.

Снились кошмары: красное небо, всполохи на горизонте, силуэты голых деревьев. Сильный ветер гнул и бросал их ветви в разные стороны. Этот невыносимый скрип до сих пор стоит у меня в ушах. Такой пронзительный как человеческие стоны. И в какой-то момент я, действительно, стал различать их в этом гуле. На моих глазах ветви деревьев исчезли, и вместо них появилось море рук с мечами и кинжалами. Они рвали друг друга на части, а небо впитывало их кровь, все сильнее распаляясь на горизонте.

Проснулся ужасно усталым. Но таблетки Вадима явно подействовали, потому что меня еле-еле смогли растолкать. Рабочие расчистили проход до конца комнаты, где обнаружили плиту в следующий коридор. На ней также нет рисунков. Смею предположить, что изначально на входной плите также отсутствовали рисунки и, вероятно, они были нанесены позже посетителями гробницы.

За плитой нам открылся проход в длинный коридор. Шли около часа. Кажется, потолок стал ниже. Очень устала спина. Очевидно, мы приближаемся к центру горы, ее сердцу. Душно. Несколько раз останавливались, когда кому-то из рабочих становилось плохо. У Вадима закончился баллон с кислородом, так что мы снова сделали привал и ждали его. Работники напряжены. Это заметно. Либо притихшие, либо ворчат. Признаться, я привык к их рассказам и мне теперь их не хватает.

* * *

У двоих рабочих начались признаки тяжелой пневмонии — очевидно, последствия горной болезни и сильного мороза, в котором нам приходится работать. Заболевшие бредили ночью в лихорадке и кричали. Перепугали весь лагерь. Я ничего не слышал, но рабочие настаивают, что больные выкрикивали что-то на непонятном языке. Они даже попытались записать некоторые слова, что смогли разобрать в их криках.

* * *

Заболевших эвакуировали. Вадим отправился вместе с ними. Теперь у нас нет врача. Александр Николаевич отказался останавливать раскопки. Надеюсь, Виктор Васильевич выйдет со мной на связь в ближайшее время.

Кажется, Александр Николаевич заметил, что я веду дневник. Не надо было делать записи в коридоре. Слишком мало места, чтобы спрятаться от остальных. Сейчас я в лагере и хочу или скорее должен задокументировать все увиденное сегодня.

В конце второго коридора мы наткнулись на еще одну плиту без рисунков. За ней нам открылся просторный зал. Он гораздо больше передней комнаты и, очевидно, является естественной камерой внутренней пещеры Кайласа. Своды ее уходят бесконечно вверх. В темноте трудно предположить высоту помещения.

Недалеко от входа мы обнаружили небольшие мумифицированные человеческие останки. Некоторые из них сидят на коленях, склонив головы к полу и прислонив руки к губам, некоторые упали, так и застыв в позе молящихся. Их очень много. Света наших фонарей не хватает, чтобы увидеть, где кончается это «море молящихся тел». Тогда я впервые понял, как тут тихо. Никакие звуки не проникают сюда, и у меня все время звенит в ушах.

Мумии, как кочки на болоте, сидят близко друг к другу. Но пока мы осматривали зал, заметили, что все они обращены в одну сторону: далеко к его центру. Кажется, что там ничего нет, но, возможно, это преждевременные выводы. Мы пока просто не можем разглядеть, что там. Планируем продвигаться к центру, расчищая проход шириной примерно два метра (этого должно хватить, чтобы рабочие не повредили останки при передвижениях по залу).

Почти сразу же у нас начались разногласия с рабочими. Некоторые из них отказались прикасаться к останкам, кто-то пытался отговорить и остальных. Я вижу, они шокированы увиденным. Признаться, мне самому не по себе. Однако я ясно понимаю, что во мне говорит усталость. Здесь нужно понимать, что мы имеем дело с историческими находками. Такая работа требует от нас отринуть эмоции и верования.

Забастовщики отказались продолжать раскопки и сейчас, на сколько я знаю, с ними в лагере разбирается Александр Николаевич. Впрочем, я говорил об этом с самого начала: их непрофессионализм выйдет нам боком. Мы же начали выносить останки. Приходиться работать очень осторожно. Некоторые мумии плотно прилегают друг к другу. У нас уходит много времени, чтобы тщательно их защитить и аккуратно перенести.

* * *

Только что говорил с Виктором Васильевичем. Он очевидно обеспокоен настроением в группе. Спрашивал моего совета, возможно ли продолжать работу с меньшим составом. Очень внимателен, как и в тот раз, интересовался, все ли у нас есть для комфортной работы. Мы обсудили отсутствие Вадима. Виктор Васильевич дал мне понять, что раскопки уже близятся к завершению, и врач нам не потребуется.

Полагаю, он знает, о чем говорит. Полагаю, он мне что-то не договаривает. То, что он желает получить, находится в центре этого зала. Жаль, что он не хочет поделится со мной тем, что ему известно. Надеюсь, во мне говорит усталость, и я не прав. Не хочу в нем разочаровываться.

27 марта.

Не знаю, который сейчас час. Я давно не выходил из гробницы. Мы все еще разбираем останки. Голова раскалывается. Ничто из того, что нам оставил Вадим, не помогает. Продвигаемся очень медленно. Рабочие часто сменяют друг друга из-за головной боли и приступов рвоты. Вадим, наверняка, сейчас бы бился с Александром Николаевичем о прекращении работы и немедленном спуске с горы. Да, еще у нас закончился кислород в баллонах. Александр Николаевич на это посоветовал нам быстрее работать. Мне больше нечего добавить.

* * *

Это невыносимо и никуда не годится! У меня нет сил с ним бороться. Единственный раз я вышел из гробницы, пока мне было плохо! Единственный раз! А этот придурок в мое отсутствие отдал распоряжение рабочим не церемониться с останками и просто-напросто отшвыривать их в сторону! У меня нет слов.

* * *

Из-за диверсии этого идиота, к моему возвращению проход к центру зала был уже расчищен. Не хочу больше продолжать эту тему. Он этого просто не достоин. Виктор Васильевич с ним разберется, когда я расскажу ему все.

Но мне по-прежнему нужно задокументировать увиденное, поэтому приступим: с первого взгляда пространство, куда обращены все мумии, размером приблизительно три на два метра, совершенно пусто. Однако в центре под слоем пыли я заметил кинжал. Длинный с тонким волнистым лезвием, напоминает индонезийский крис. Когда я приблизился к кинжалу и наклонился, чтобы изучить его, подо мной шевельнулась плита, и в полу ровным прямоугольником проступила тонкая щель. Меня окутало облаком пыли, просочившимся из щели, и, могу поклясться, в свете фонарей я различил силуэт, лежащего передо мной воина в доспехах.

Я плохо себя чувствую и, хочется верить, что все это мне привиделось.

Очевидно, в центре зала имеется углубление, закрытое этой плитой. Удивительно, как ровно был вырезан камень. Когда я все отфотографировал и перенес кинжал, чтобы изучить его позже, мы аккуратно подрубили каменный пол по бокам плиты и организовали систему из рычагов.

Пока рабочие поднимали плиту, я рассмотрел крис: мне трудно сходу определить материал, из которого он изготовлен. Вероятнее всего это некий сплав черных металлов. Однако поверхность его обладает шелковистым блеском, и цвет настолько глубокий, что скорее напоминает черное вулканическое стекло или обсидиан, использовавшийся в ритуальных ножах древности. И либо это пример доселе неизвестного мне метода обработки обсидиана, при котором возможно делать такой ровный изгиб лезвия без сколов, либо это особый сплав металлов, давший поверхности такой необычный цвет.

Гладкий волнистый клинок длинной 21 см имеет семь изгибов. Я не вижу места соединения клинка с рукояткой. Она также выполнена из того же черного материала. Вероятно, это очень тонкая работа мастера либо рукоять составляет единое целое с клинком. Рукоять оплетает змея, своей головой ложась на клинок.

* * *

Среди рабочих снова начались волнения. Дело в том, что, когда мы подняли плиту, под ней в углублении мы обнаружили черную зеркальную гладь. Полагаю, это крышка саркофага. Материал, из которого она изготовлена, похож на черный нефрит, но я могу ошибаться. Крышку перетягивают толстые ремни с иероглифами, скрепленные прозрачной как стекло смоляной печатью с изображением змеи (очень похоже на изображение уробороса), обвивающей круг (или солнце). С первого взгляда, кажется, что ремни изготовлены из кожи. Иероглифы, покрывающие их, содержат те же четыре символа, что мы обнаружили на входной плите. И вот он недостающий символ, цифра один: круг, солнце. Вероятно, печати отвечают за сохранность содержимого саркофага.

Странно, почему саркофаг из такого дорогого материала, выполненный с такой аккуратностью, был помещен в простой зале под сводами естественной пещеры. Стенки саркофага почти вплотную прилегают к его каменному ложу. Надо действовать очень осторожно. Сейчас мы снова организуем систему из рычагов и лебедок, чтобы достать нашу находку.

Александр Николаевич не проронил ни звука с тех пор, как мы обнаружили его. Так-то.

* * *

Забастовщики пытались предотвратить извлечение саркофага. Мы еле смогли их сдержать. Многие мумии в центре зала уничтожены. Одному из рабочих разбили голову. Двое других, явно смущенные речами забастовщиков, отказались продолжать работу. Александр Николаевич забрал их с собой и увел остальных в лагерь уладить конфликт. Мы на всякий случай забаррикадировали вход.

У меня снова звенит в ушах. Рабочие молчат. Слышен только скрип лебедок и скрежет камня.

* * *

Александр Николаевич вернулся как раз вовремя. Мы надежно закрепили саркофаг и готовы были его осторожно поднимать. Он говорил с Виктором Васильевичем. Забастовщикам организован ранний отъезд. Некоторое время он переговаривался с оставшимися работниками. Кажется, я слышал, что они спорили о деньгах. Полагаю, чтобы сдержать волнения, им увеличат вознаграждение.

Александр Николаевич передал нам указания Виктора Васильевича: извлечь саркофаг, не вскрывать его и собираться к отъезду. Наша работа подходит к концу.

* * *

Напрасно я думал, что потрясения на этот день закончены…

Мы извлекли саркофаг. Я должен сделать последние записи о том, что испытал, когда прикоснулся к нему. Не думаю, что когда-либо забуду это. Но мне просто необходимо поделиться с кем-то сейчас этим, пусть хоть с бумагой: очистить голову.

С самого начала, как мы начали поднимать его, я заметил волнение на лицах рабочих, но не придал этому большого значения, полагая, что для них это не менее торжественный момент, чем для меня. Я руководил их движениями, когда у одного из рабочих случился эпилептический припадок. Я успел схватить вырвавшийся трос из его рук и сразу же почувствовал это…

Мне стало и жарко, и холодно одновременно. Ноша моя казалась мне настолько тяжелой, словно я ощущал вес целого мира в своих руках. Но в то же время руки мои наполнились таким, распирающим изнутри, чувством силы, что казалось ладони мои кожей слились с тросом. Я знал, что ни за что не отпущу его. Все мое естество подчинялось мерным движениям рук: левой, правой, левой, правой… Ничто больше вокруг не интересовало меня. Отдаленно помню лишь, что беднягу, у которого случился припадок, куда-то унесли.

В какой-то момент зрение мое помутилось, но только до тех пор, пока я не заметил, что поверх очков вижу куда четче, чем сквозь них. Тут же я понял, что и головная боль моя прошла. Слух мой так напрягся, словно уши мои были до этого забиты серой. Казалось, я слышал, как дышит Кайлас где-то надо мной, и трещит огонь костра в лагере, ожидая, когда я приду к нему погреться. Я вспомнил себя молодым и беззаботным студентом. И в тот момент я ощущал себя таковым. Держать трос было неимоверно трудно, однако тяжесть эта была только в радость.

Мы работали в полной тишине, очевидно, каждый погруженный в свои ощущения.

Когда мы извлекли саркофаг, все рабочие, включая меня, не задумываясь и не сообщаясь друг с другом, на руках понесли его к выходу. Я хотел коснуться его. Я чувствовал, как кровь приливает к моим разбухшим пальцам, стремясь дотронуться до него. Поверхность его такая обжигающе ледяная вызвала столько наслаждения в моей распаленной работой коже. Я до сих пор удивляюсь, как я, старик, нес такой вес наравне с остальными рабочими. Но это чувство магнетического притяжения, словно наэлектризованной поверхности к моим рукам… Мне трудно описать это словами.

28 марта.

Я спал как младенец. Ночью рабочие погрузили саркофаг для отправки.

Мы собираем лагерь.

Утром приходили местные монахи, увидев, что здесь происходит, потребовали прекратить это немедленно и ушли, пригрозив вызвать правоохранительные органы. Слишком поздно.

Я пуст. Снова пуст. Я должен был сопровождать его в пути!

У меня раскалывается голова. Мне нужно прийти в себя и постараться распорядиться, чтобы все находки погрузили в микроавтобусы.

Скорее бы покинуть это место.