Маленькая принцесса, или волшебная история Сары Кру (джен)

Над Лондоном сгущались сумерки. Квадратные, до блеска начищенные часы в гостиной пансиона мисс Минчин показывали полночь.

Большинство обитателей кирпичного дома на старой площади уже погрузилось в сон. Крепко спала помощница и младшая сестра директрисы, Амелия Минчин, и ей снились поля и коттеджи в одной из небольших деревень Суррея, где она провела несколько счастливых лет в детстве. Спали многие ученицы; только некоторые из них ещё перешёптывались, свесившись в проход между кроватями. Спала, похрапывая, кухарка. Спали горничные и лакеи, которым завтра необходимо было встать пораньше, чтобы украсить лентами и гирляндами остролиста классную комнату, а также накрыть праздничные столы в гостиной мисс Минчин.

Такого никогда прежде не бывало. Директриса никогда не украшала своих комнат — ни один праздник не удостоился такой чести. Но ради дня рождения лучшей ученицы, гордости пансиона — мисс Сары Кру, стоило пойти даже на такое баловство и расточительство.

Саре Кру исполнялось одиннадцать лет; четыре года пролетело с тех пор, как она впервые вошла в кирпичный дом на мрачной лондонской площади. За это время она показала себя умной и способной ученицей, а её скромность и приятные манеры выгодно отличали Сару от большинства любимиц богатых родителей. В пансионе мисс Минчин вдоволь насмотрелись на избалованных, ленивых и высокомерных девиц, но в характере Сары не оказалось, несмотря на опасения учителей, и тени этих пороков. Впрочем, мисс Минчин собиралась с особым размахом праздновать одиннадцатилетие мисс Кру вовсе не потому, что полюбила её за ум, старательность и доброту; напротив, в глубине души директриса ненавидела Сару за подлинные достоинства не меньше, чем за предполагаемые недостатки.

Тем не менее, святая святых Марии Минчин, её гостиная, должна была быть отдана на растерзание ради праздника в честь ненавистной ученицы.

Почему же?

Это произошло по той самой причине, по какой нынче, накануне праздника, не спала и сама Сара Кру, и мисс Минчин.

Хозяйка пансиона лежала без сна в своей постели, худая и прямая, как палка, и её руки с длинными тощими пальцами нервно перебирали край одеяла. Перед её глазами мелькали роскошные видения будущих богатств — её собственных богатств. Отныне никакой школы! Никаких шумных, капризных, надоедных и глупых девчонок! Привольная и комфортная жизнь в собственном доме где-нибудь на морском побережье, подальше от грязного Лондона, и солидный, без конца растущий счёт в банке. Всё это ей могут обеспечить алмазные копи, а путь к этим копям лежал через благодарность и благосклонность отца Сары, капитана Кру.

Недавно из его писем Сара узнала новость — такую новость, которая взволновала всю школу. В Индии Ральф Кру повстречал своего старого друга Томаса Кэррисфорда; а ему принадлежали земли, где нашли россыпи алмазов. Мистер Кэррисфорд предложил капитану Кру принять участие в разработке алмазных копей — это сулило им обоим неслыханную прибыль. Конечно, любое другое предприятие, каким бы оно не было многообещающим, не заинтересовало бы ни Сару, ни её подруг, но алмазы — это нечто необыкновенное, будто из восточной сказки. Или из тех прекрасных сказок, сочинять которые сама Сара была мастерица.

Но мисс Минчин не было дела до сказок, зато она очень хорошо понимала, что и директрисы пансионов могут разбогатеть, если приобретут акции многообещающей компании. И эта мысль не давала ей покоя и мешала забыться сном.

— Оставить пансион! Оставить Лондон! — прошептала мисс Минчин. — И никакой больше принцессы Сары! И никаких других принцесс! — и она скривила губы.

"Принцесса Сара" — однажды директриса услышала, как девочки называют так мисс Кру, и с тех пор нередко употребляла это прозвище в обществе родителей своих учениц. Ей казалось, что подобные слова придают её школе оттенок подлинного аристократизма. Почему девчонки прозвали Сару так, мисс Минчин не знала. Во всяком случае, об истинной причине не догадывалась.

Зато её знали девочки. Например, самой младшей ученице Лотти Ли было известно многое о принцессе Саре. Сейчас малышка спала сладким сном в одном из дортуаров пансиона. Она заснула, улыбаясь, в предвкушении завтрашнего праздничного пира, отсутствия уроков и множества удовольствий, которые сулил праздник в честь мамочки Сары.

Дело в том, что судьбы Лотти и мисс Кру были схожи — обе они рано лишились матерей; только у Сары был любящий отец, а папаша Лотти не писал ей писем, не навещал по выходным, хотя и жил неподалёку от Лондона. Среди других девочек и учителей маленькая мисс Ли была страшно одинока, пока не появилась новенькая необычная воспитанница — мисс Кру. Однажды, пытаясь успокоить бившуюся в истерике Лотти, Сара предложила ей играть, будто она — её мама. С тех пор Лотти особенно привязалась к ней.

Надо сказать, Сару любили все младшие девочки, эти бедные малютки четырёх-пяти лет, на которых старшие ученицы смотрели свысока, даже с презрением, будто юный возраст был позорным пятном на их биографии. Но мисс Кру полюбила малышей, и они отвечали ей самой горячей и даже несколько навязчивой любовью; они проводили в покоях Сары самые восхитительные часы в своей жизни, играя с Эмили и устраивая чаепития со слабеньким чаем, разлитым в кукольные чашечки; они рассматривали чудесные вещицы, привезённые из Индии, и разглядывали великолепные картинки в книгах, которых у Сары было великое множество. А над всем этим великолепием царила сама хозяйка, милая Хозяюшка — только для этих девочек она была не Маленькой, а Большой.

И вот накануне праздника в честь Сары малышка Лотти спала, а ученицы чуть постарше ещё перешёптывались между собой, обсуждая завтрашний день.

— Сара говорит, что отец пришлёт ей куклу... — сказала Мэри.

— Она назовёт её Последней куклой. Сара говорит, что уже слишком взрослая, чтобы играть в куклы, — добавила Кэти.

— Какая жалость! Я никогда не перестану играть в куклы. Когда я вырасту, у меня будет целая комната, заполненная куклами!

— У Сары и сейчас могла бы быть такая комната...

— Сара, наверно, выбрала бы комнату с книжками.

Девочки вздохнули — тут они, определённо, не разделяли вкусов Сары.

— О да, она так корпит над учебниками, будто ей предстоит зарабатывать себе на хлеб... а ведь она так богата, что это просто смешно! — послышался свистящий шёпот из противоположного угла спальни; голос принадлежал Лавинии Герберт. — Принцесса Сара! Ты видела, как она злится, когда я вот так говорю? — она обратилась к своей единственной подружке по имени Джесси; Лавиния старалась говорить не слишком громко.

— Видела, — неохотно отозвалась Джесси. Что-то подсказывало ей, что Лавинии не следовало насмехаться над фантазиями Сары; и всё же Джесси полагала, что Лавви имеет полное право испытывать неприязнь к мисс Кру — ведь та заняла место первой ученицы, прежде принадлежавшее мисс Герберт.

До приезда Сары та была самой состоятельной и самой нарядной девочкой в школе, и по воскресеньям, когда длинная вереница воспитанниц шествовала в церковь, именно Лавиния шла впереди, рядом с мисс Минчин. Девочки признавали первенство мисс Герберт, которая принадлежала к той породе людей, что умеют заставить других повиноваться. Лавиния всегда знала, как досадить той или иной девочке, и большинство воспитанниц предпочитало с ней не спорить. Но вот появилась Сара с её блистательным французским языком и роскошным, слишком роскошным для маленькой девочки гардеробом; Сара, у которой были собственные комнаты, личная горничная и коляска с пони; Сара, которая сочиняла сказки, которая приехала из Индии и умела так занимательно рассказывать о тех местах, где росла. Сара, которая никому не досаждала. Большинство воспитанниц пансиона восхищались ею и гораздо меньше внимания обращали на Лавинию; лишь немногие остались верны мисс Герберт.

— Принцесса Сара! — ещё раз фыркнула Лавиния, на этот раз чересчур шумно для тихого девичьего дортуара.

— Перестань шептаться, Лавиния! — прозвучал сонный голос с другого угла комнаты. — Ты мешаешь спать!

И обладательница сонного голоса натянула одеяло себе на голову. Такое заявление было очередным доказательством того, как ослабла власть Лавинии Герберт над воспитанницами пансиона. Прежде Эрменгарда Сент-Джон, первая глупышка в школе, никогда не осмелилась бы так резко оборвать её. Но едва ли не в первый день своего пребывания у мисс Минчин Сара подружилась с Эрми, и с тех пор они были неразлучны. Вместо того, чтобы смеяться над нелепыми ошибками мисс Сент-Джон, Сара принялась помогать ей с уроками, и небезуспешно. Насмешки над Эрменгардой, не обладавшей, увы, ни памятью, на способностями к языкам, возмущали Сару; и как-то так вышло, что мало кто осмеливался теперь обижать её.

— Принцесса Сара... алмазные копи! — фыркнула Лавиния, но уже заметно тише. Ответом ей было лишь сонное сопение, доносившееся с постели Эрменгарды, и тихое дыхание Джесси, которая притворилась спящей.

А Лавинии ещё долго не давали покоя воспоминания об алмазах, благодаря которым Сара станет так сказочно, неприлично богата. Эти мысли злили её, но она не могла об этом не думать.

Сара тоже не спала; впрочем, причиной её бессонницы будущий праздник и алмазные копи являлись лишь отчасти. Она думала не о тёмных подземных ходах, где таятся неисчислимые сокровища; ей так часто приходилось живописать эти картины своим подругам, что это занятие даже несколько наскучило Саре.

Поначалу письма капитана Кру были полны восторженных планов относительно будущего богатства; у Сары будет всё, что она пожелает, она будет богаче, чем многие настоящие принцессы. Но со временем настроение Ральфа Кру ухудшалось. Он не был деловым человеком, с трудом разбирался в бухгалтерии — сказать правду, так все эти бумаги его только запутывали и утомляли. Ему легче было бы выйти на единоборство с тигром, чем сражаться с бумажными делами в своём кабинете. К тому же он, прежде всегда отличавшийся завидным здоровьем, подхватил какую-то отвратительную лихорадку и никак не мог выздороветь. Разумеется, все эти печальные обстоятельства были весьма сдержанно изложены в его письмах к дочери, но чуткая Сара по одному только тону понимала, как нелегко приходится её дорогому папочке. Если бы рядом с ним была его Маленькая Хозяюшка! Отчего ей нельзя переместиться в Индию, в белоснежное бунгало, усесться, как раньше, на скамеечку у ног отца и положить голову ему на колени!

Сара заботилась бы о нём и ухаживала бы за ним; она бы проследила, чтобы папочка вовремя лёг спать и не пропускал обеда. Она бы вовремя позвала к нему доктора...

Сара закрывала глаза и представляла, что переносится в Индию, пока у неё не начинала кружиться голова. Однажды ей показалось, что всё её тело словно устремилось вперёд и слегка приподнялось, воспарив над полом. Конечно, это только показалось...

Но другие странности... другие странности едва ли показались или приснились Саре. Например, однажды её маленькая подруга Лотти уронила чашечку из любимого кукольного сервиза Сары — девочки были уверены, что чашка разбилась, они даже видели осколки... но Сара наклонилась и подняла целую и невредимую вещицу. А однажды судомойка Бекки — на самом деле бедная девочка выполняла множество разных поручений и грязной работы в доме — уронила на ковёр ящик с углём... ох и досталось бы ей за то, какую грязь она развела! Доброе сердце Сары сжалось от жалости и сострадания к бедняжке, и пыли и сора как не бывало. Ковёр был чист.

Если бы Сара могла делать что-то такое... такое... волшебное, разве это не было бы чудесно?..

И вот теперь она мечтала вернуться к отцу. Ей часто снилось, как она летит над океаном, над городами, лесами и морями. Но просыпалась она неизменно в собственной комнате в пансионе. Другие девочки спали в дортуарах, но у Сары — по настоянию и благодаря щедрости отца — были собственные гостиная и спальня. Самые красивые и уютные комнаты в доме, обставленные удобной и изящной мебелью, они радовали глаз любого гостя — точнее, гостьи, ведь многие ученицы пансиона частенько проводили здесь чудесные вечерние часы после занятий. Предсказание Ральфа Кру сбылось: его дочь приобрела в школе много приятельниц, среди которых были и близкие подруги. И всё же самые сокровенные переживания она пока что могла поверять лишь своей безгласной фарфоровой подруге — единственной и любимой кукле по имени Эмили.

И хотя сейчас Сара чувствовала себя весьма взрослой, почтенной особой почти одиннадцати лет от роду, наряженная в ночную рубашечку с кружевами и кружевной же чепчик Эмили нынче лежала рядом со своей хозяйкой, устремив в темноту задумчивый взор небесно-голубых глаз.

У Эмили, в отличие от большинства кукол, и впрямь было необычное лицо. Будто она слышала и понимала всё, что ей говорили. Сара долго искала её во всех игрушечных магазинах Лондона — в тот год, когда впервые приехала в школу. Это был подарок её отца на прощание.

— Знаешь, Эмили, — прошептала Сара, поворачиваясь на бок и глядя на профиль своей любимицы, — я не могу перенестись к папочке в Индию или в один миг стать взрослой... выпускницей. Мне остаётся только учиться и стараться... да, я буду стараться быть настоящей принцессой. Ведь и принцессам было нелегко, когда их короли-отцы уезжали на войну. Случись война, папочке тоже пришлось бы воевать... терпеть голод и раны.

Сара вздохнула, подумав, что пусть лучше капитан Кру сражается с деловыми бумагами, чем с жестоким неприятелем. Она верила в него всем сердцем и просто не могла себе представить, чтобы ему не удалось разрешить все трудности.

— Так что я буду сохранять мужество ради папочки. Как принцесса...

Игра в "принцессу" была одной из самых любимых игр Сары — со временем это стало больше, чем игрой. Перечитав множество разнообразных книг, от исторических хроник до сказочных историй, Сара составила собственное представление о том, какими должны быть настоящие принцессы. Они были добры, благородны и великодушны; они покровительствовали слабым и боролись с несправедливостью; они сохраняли присутствие духа, даже когда их настигала беда. Неважно, красивы они были или нет, богаты или бедны, — главное, как они думали и как поступали. Сара очень любила эту фантазию и поначалу доверила её только самым близким друзьям. Но слух достиг до ушей Лавинии Герберт, и Саре было очень больно слышать её насмешки над самой дорогой своей мечтой.

— А ещё, — прошептала Сара, вновь обращаясь к Эмили, — можно сочинить сказку. Ещё одну. Девочкам очень нравится сказка про земную принцессу и морского царя... я всё время в неё что-то добавляю. Но я придумываю новую сказку... про принцессу-волшебницу. Обычно в сказках принцессы попадают в беду, а добрые феи вызволяют их. А вот принцесса-фея... Знаешь, Эмили, я хотела бы стать принцессой-феей... — Сара вздохнула. — Я расскажу эту сказку тебе. А потом... другим... девочкам...

Серо-зелёные глаза Сары закрывались, и вскоре она погрузилась в сон, чтобы увидеть причудливый замок новой героини, созданной её неистощимой фантазией. Возможно, во многом Сара уже была принцессой-феей. Во всяком случае, её тайная подруга Бекки, благодаря которой и началась игра в "принцессу", именно так и считала.

О том, что Сару и Бекки связывает дружба, не знал никто в пансионе. Ей Сара могла бы доверить свои переживания и тревоги, если бы только не опасалась омрачить существование своего друга столь печальными вещами. Ведь эта девочка приходила к ней за светом и теплом. Нет-нет, она вовсе не была воображаемой — она была самой настоящей живой девочкой. Хотя мисс Минчин, пожалуй, так не считала: она была уверена, что судомойки вроде Бекки — не девочки, а этакие машины, предназначенные для самого тяжёлого труда и скудного вознаграждения.

Но Сара так не думала. Когда Бекки, закончив уборку других комнат, входила в "сказочные" покои мисс Кру, её ожидала дружеская улыбка и накрытый к чаю стол. Бедная Бекки частенько недоедала, а теперь пополнела и повеселела.

— На самом деле мы ведь обе — две девочки, и между нами нет никакой разницы, — утверждала Сара. — Просто так уж случилось, что я — не ты, а ты — не я.

Саре нередко доводилось размышлять о таких вещах; о богатстве и бедности, случайности рождения и перипетиях судьбы. Ведь Мария-Антуанетта была французской королевой, а её бросили в тюрьму и казнили. Английскому королю Альфреду Великому приходилось скрываться среди простых людей и получать пощёчины от сердитой хозяйки... А если писатель Вальтер Скотт и сочинил свои истории о рыцаре Айвенго, изгнанном из дома, или Кеннете, наследном принце Шотландии, вынужденном притворяться нубийским рабом... то эти выдумки были такими живыми!

Но Бекки не знала ничего подобного; она видела только работу, тяжёлую работу, бедность и одиночество, и совсем рядом — иную, сытую, спокойную и весёлую жизнь. Она никак не могла поверить, что между нею и мисс Кру нет никакой разницы.

Но Бекки очень любила Сару. Сейчас, накануне дня рождения своей подруги, она заснула почти счастливая на своём жестком ложе на чердаке.

Дело в том, что Бекки удалось раздобыть кусочек фланели, пусть и не новый, и сшить из него вечерами маленькую подушечку для иголок. Подарок был готов, только вот девочку беспокоило, что нет никакой карточки, которую можно было бы пришпилить к вещице. По мнению Бекки, подарок без карточки — не подарок вовсе.

К счастью, мисс Амелия выбросила в мусорную корзину одну из своих визитных карточек, и Бекки удалось незаметно стащить драгоценный кусочек картона. Раздобыв огрызок карандаша, она с огромным старанием вывела на карточке подпись: "С Днём Ражденя!".

Так что Бекки уснула очень довольная, хотя и усталая, как всегда.

* * *

Наутро Сара в сопровождении мисс Минчин вошла в нарядно украшенную классную, где её уже ждали девочки. Она предпочла бы войти как обычно, но директриса была неумолима, и имениннице пришлось стоять и слушать торжественную и лицемерную речь.

В своём лучшем розовом платье, с живыми цветами в волосах, Сара стояла, чувствуя, как крепко и жёстко сжимает её ладонь сухая рука мисс Минчин. Лица девочек смешивались в пёструю круговерть. Хоть бы она поскорее замолчала и оставила их всех в покое!

Надо сказать, что не будь только Сара от природы добра, умна и наблюдательна, годы, проведённые в пансионе, не пошли бы ей на пользу. С ней обращались так, будто она была не маленькой девочкой, а знатной гостьей. Любой её поступок удостаивался самых восторженных похвал, нередко смахивающих на грубую лесть. Но чуткая, гордая душа Сары страдала от такого обращения. Иногда ей хотелось спрятаться от мисс Минчин как можно дальше; а ведь та считала, что угождает богатой воспитаннице!

Вот и теперь Сара чувствовала себя неловко. Сейчас она была взволнована и растрогана подарком Бекки — бедная Бекки, как она старалась! — и ей совсем не хотелось выслушивать громоздкие поздравления директрисы.

Наконец мисс Минчин величественно покинула классную, и девочки вздохнули свободнее. Сара подбежала к тяжёлым коробкам, завёрнутым в красивую упаковочную бумагу.

— Это книги! — улыбнулась она.

— Твой отец дарит тебе книги, совсем как мой! Какой ужас! — воскликнула Эрменгарда.

— Я книги люблю, — рассмеялась Сара, но отошла от коробок и повернулась к другому подарку — Последней Кукле.

Эта красавица, обладавшая восхитительным гардеробом, сшитым по последней парижской моде, заинтересовала всех девочек без исключения. Даже Лавиния и Джесси увлеклись рассматриванием миниатюрных шляпок, платьев, перчаток, зонтиков, манто и ридикюлей.

— Она почти с Лотти ростом! — воскликнул кто-то, а сама Лотти рассмеялась и заплясала вокруг.

— На ней туалет для театра...

— А шубка оторочена горностаем!

— Смотрите, даже театральный бинокль! Синий с золотом...

Девочки ахали от восторга, а Последняя кукла невозмутимо взирала на них, улыбаясь розовыми губами.

— Интересно, — сказала Сара, надевая на голову куклы роскошную шляпу из чёрного бархата, — интересно, а если она нас понимает и гордится, что мы ею восхищаемся? Интересно, что она думает о нас?

— Вечно ты выдумываешь! — не удержалась Лавиния.

— Да. Я люблю выдумывать, — без тени смущения ответила Сара, — это самое лучшее занятие на свете. Словно ты фея... или почти фея.

— Тебе ничего не стоит выдумывать, — продолжила наступать мисс Герберт, — когда у тебя всё есть. А если б ты была совсем нищей и жила на чердаке, что тогда?

— Тогда... — медленно произнесла Сара, — тогда я бы ещё больше выдумывала. Мне пришлось бы всё время что-нибудь придумывать. Но это было бы нелегко.

Вдруг в гостиной стало совсем тихо. На пороге появилась мисс Амелия. Позднее Сара часто размышляла о том, как удивительно, что она вошла именно в этот момент.

Мисс Амелия предложила девочкам идти в гостиную, где были накрыты столы, поскольку к мисс Минчин пришёл посетитель, которого из-за праздничного пира негде было принять.

— Ступайте-ка вы в гостиную и угощайтесь, а мисс Минчин пригласит его в классную.

Девочки упорхнули пёстрой весёлой стайкой, и вскоре директриса пансиона провела в украшенную классную мистера Бэрроу, поверенного капитана Кру.

Мистер Бэрроу прибыл сюда, чтобы сообщить, что алмазные копи не оправдали возлагаемых на них надежд, а Ральф Кру умер в Индии — от горя и лихорадки. Его дочь осталась без гроша за душой и без единого родственника, к которому можно было бы обратиться.

Мисс Минчин удалилась из классной в ярости.

А там, в полной подарков комнате, осталась восседать, будто на троне, равнодушная Последняя кукла. Под столом, скорчившись, сидела и всхлипывала Бекки — по просьбе Сары ей разрешили остаться, и она не успела уйти из комнаты, прежде чем туда вошла мисс Минчин со своим гостем. А над головой Бекки, среди многочисленных открыток, коробок и конвертов, лежало одно небольшое письмо со странной печатью с гербом. На гербе были изображены орёл, лев, змея и барсук; а в центре располагалась большая литера "Х". На конверте красовалась надпись: "Мисс Саре Кру. Лондон, пансион для молодых благородных девиц мисс Минчин. Из школы чародейства и волшебства Хогвартс".

Но никто не обратил внимания на это письмо. Саре уже не суждено было прочитать его, как не суждено было коснуться всех тех вещей, что ныне были преподнесены ей в дар на одиннадцатилетие.

* * *

Сара медленно поднималась по ступенькам большой лестницы, ведущей на чердак. Бекки прежде рассказывала ей об этом месте; теперь и Саре предстояло здесь жить.

С той минуты, как мисс Амелия вошла в гостиную и, заикаясь, поведала Саре, что ей следует оставить пиршество и пойти переодеться в чёрное платье, поскольку отец её умер, не оставив дочери ни гроша — с той минуты Сара двигалась, будто во сне. Возможно, это и было страшным сном, бесконечным сном, когда всё поднимаешься и поднимаешься по бесконечной лестнице, пока она не оборвётся под ногами.

И Сара шла, ступенька за ступенькой, прижимая к себе Эмили. Может быть, в конце пролёта кошмарный сон оборвётся.

Когда Сара переоделась в своей комнате, её вызвала в классную мисс Минчин; она стояла в своём парадном платье среди оставленных девочками нарядов Последней Куклы и нераспакованных коробок с подарками. Чуть не дрожа от злости, мисс Минчин поведала Саре, что она теперь нищая, что у неё никого нет и отныне ей некуда пойти.

— Вы больше не принцесса. Вы нищая! Я рассчитаю вашу горничную. Ваши вещи нужно продать. Отныне вы будете жить на чердаке вместе с Бекки и сами зарабатывать себе на хлеб.

К удивлению мисс Минчин, в глазах Сары мелькнул проблеск надежды. Поражённая вестью о смерти любимого отца, она не успела подумать о том, каким будет её собственное будущее, но теперь...

— Если я смогу работать, остальное уже не так важно. Что я буду делать?

— Вы будете делать всё, что вам прикажут.

Сара узнала, что отныне в её обязанности будет входить многое. Мысль о том, что ей поручат учить малышей французскому языку, даже обрадовала её. Из дальнейших слов мисс Минчин она поняла, что будет выполнять те же поручения, что и Бекки — а возможно, и больше.

И теперь она поднималась на чердак.

Это был совсем другой мир, резко отличавшийся от того, в котором она жила прежде. Облупившаяся краска стен, истёртые ковровые дорожки. Лестница кончилась, но страшный сон не оборвался. Сара открыла дверь на чердак и обвела глазами покатый потолок с почерневшей штукатуркой, жёсткую железную кровать, камин с заржавевшей решёткой, слуховое окно с краешком серого мрачного неба, и медленно вошла, затворив за собой дверь.

Она уселась на маленькую скамеечку для ног, оставленную под окном, обняла Эмили и опустила голову. Она сидела так очень долго, пока не услышала стук в дверь — тихий, робкий, едва слышный.

Бекки с заплаканным лицом скользнула в комнату.

— О, мисс... можно... вы... разрешите мне войти? — спросила она.

Сара подняла голову; её губы дрогнули в подобии слабой улыбки. Её серьёзное, повзрослевшее в один миг лицо вдруг стало почти детским.

— Бекки, милая... вот видишь, что я тебе говорила... мы совсем одинаковые. Просто две маленькие девочки...

— Ой нет, мисс! — воскликнула Бекки, подбегая к Саре. — Вы такая же! Вас ничто не изменит... ничто!

* * *

Бекки не ошиблась. Сара осталась собой и по-прежнему была принцессой, только теперь — принцессой в изгнании, терпеливо сохраняющей гордость и достоинство. Правда, мисс Минчин и сварливая, вороватая кухарка называли это иначе — испорченностью и упрямством.

Миновало почти два года с тех пор, как положение Сары так резко и трагично переменилось. За это время мисс Минчин успела примириться со всеми обстоятельствами и даже находить мрачное удовлетворение в том, чтобы помыкать девчонкой, с которой прежде приходилось так носиться. Сара привыкла молчаливо сносить брань и упрёки; она молчала и думала, что сказала бы мисс Минчин, узнай она, что маленькая служанка, которую она так разносит, — настоящая принцесса. Истории об Альфреде Великом, принце Кеннете, Марии-Антуанетте и многих других героях, вымышленных и реальных, но одинаково вынужденных терпеть лишения, утешали и подбадривали Сару; когда она вспоминала обо всём этом, её лицо принимало особенное, серьёзное и задумчивое выражение. Мисс Минчин считала его дерзким и бесилась ещё больше. Но на Сару гнев директрисы не производил большого впечатления. Она довольно быстро поняла, что ничем не сможет ей угодить. Поначалу Сара предполагала, что старанием и усердием сможет завоевать уважение окружающих; но это была тщетная надежда. Старшие слуги насмехались над её неизменной вежливостью, а в ответ на усердие наваливали на её плечи ещё больше работы.

С утра до ночи Сара была на ногах; она не только учила малышей французскому, но и присматривала за ними во время трапез. Она работала на кухне, её посылали за покупками в самую дурную погоду, когда никому больше не хотелось идти на улицу; она прибиралась в доме, вытирала пыль, выполняла мелкие поручения прислуги. Сара была надежна: ей можно было доверить не только уборку в комнатах, но и оплату счетов.

Сама Сара больше не посещала уроков, но вечерами ей позволяли задержаться в классной, чтобы она могла позаниматься самостоятельно. После тяжёлых дней она жадно набрасывалась на книги; было страшно растерять и крупицу из тех знаний, что составляли сокровищницу её ума и души. Делалось это, разумеется, не для блага Сары: как женщина практичная, мисс Минчин понимала, что как только Сара подрастёт, она сможет заменить одну из учительниц. В счёт "долга" — директриса считала, что Сара обязана ей благодарностью за кров, — ей можно было бы не платить.

Воспитанницы, которые прежде едва ли не боготворили Сару, теперь старались держаться от неё подальше. Мисс Минчин позаботилась о том, чтобы они как можно меньше виделись; Сара и сама держалась в стороне — гордость никогда не позволила бы ей навязывать своё общество тем, кто его не ищет. Сара быстро росла и очень сильно похудела; старые платья износились и стали ей совсем коротки, башмаки прохудились. Вид у неё был странный. Лавиния Герберт насмехалась над ней и строила всевозможные каверзы, которых Сара старательно — и самым чудесным образом иной раз — избегала.

Она не жаловалась, но жизнь её стала практически невыносимой. Впоследствии мисс Кру не раз говорила, что лишь два настоящих чуда спасали её в то время: это были друзья и фантазии.

Первым и ближайшим другом была Бекки. Вторым другом — бывшая одноклассница Эрменгарда; тайком, когда все засыпали, она прокрадывалась к Саре на чердак, и они проводили вместе чудесные часы, полные задушевных разговоров. Третьим другом оказалась маленькая Лотти, которая однажды тоже преодолела бесконечные пролёты старой лестницы и встретила несколько испуганную такой гостьей Сару радостным возгласом. Сара боялась, что Лотти проболтается, выдаст их, но девочка незаметно подросла и поумнела — она держала язык за зубами, и её наивная детская дружба отогревала сердце "мамочки Сары".

Не все друзья Сары принадлежали к человеческому роду. Например, был ещё почтенный крыс с седой мордочкой, которого она нарекла Мельхиседеком, и всё его семейство, обитавшее на чердаке. Сара не раз читала о том, как узники Бастилии приручали крыс, и ей удалось при помощи неизменного терпения, осторожности и крошек хлеба, оставшихся от её собственного скудного обеда, приручить маленькое умное животное. Воробьев за окном приручить было сложнее, но их весёлое чириканье разгоняло печальные мысли и радовало Сару. Ясными вечерами её душу, всегда стремившуюся к красоте, утешали роскошные закаты; из слухового окна можно было увидеть немного неба.

А фантазии и игра в принцессу помогали ей сохранять бодрость духа. Иногда с ней по-прежнему случались удивительные вещи; порой Сара так усиленно воображала, что на ней тёплая и сухая одежда, что ей тепло и она вовсе не замёрзла — что она и впрямь будто согревалась, а покрытые сеточкой красных цыпок руки заживали. Порой она, раздобыв старые нитки и иглу, садилась заштопать дырку на чулке и убеждалась, что никакой дырки нет. А ведь она была! Такие же чудеса случались с её башмаками, которые однажды перестали ей жать; несколько раз посуда выскальзывала из её рук и не разбивалась.

Сара не знала, как это объяснить; неуловимое волшебство жило где-то рядом, где-то в глубине её существа. Разумеется, напоминала себе Сара, это только фантазии. Но очень утешительные фантазии.

Саре нравилось наблюдать за людьми; она запоминала их лица и обдумывала, вытирая на кухне посуду или пытаясь заснуть на жёсткой холодной постели. Особенно ей полюбилось большое семейство, жившее в соседнем с пансионом доме; это семейство состояло из крепких, румяных бабушки и дедушки, крепких, румяных родителей и — не менее крепких, румяных ребятишек. Когда вечерами окна их дома освещались тёплым светом, можно было подойти к ограде и увидеть, как взрослые снуют из комнаты в комнату, сидят у камина и за столом, а дети играют, выглядывают в окна, бегут навстречу отцу, возвращавшемуся домой из Сити. Сара так и звала их про себя — Большой Семьей.

Другой дом рядом с пансионом некоторое время стоял заколоченным, но недавно там тоже поселились жильцы. Точнее, один-единственный джентльмен; он был тяжело болен и к нему часто приходил доктор. Нередко заходил к нему и отец Большой семьи. В тот день, когда новый сосед переезжал в свой дом, Сару часто посылали за покупками; проходя мимо разгружаемых коробок, узлов и мебели, она остановилась, как зачарованная.

Словно привет из далёкого счастливого прошлого, перед ней стояли настоящие индийские вещи — ширма с роскошной вышивкой, столик из тикового дерева, стулья с великолепной резьбой. Из фургонов вынимали чудесные ковры и картины; рабочие с трудом внесли в дом золотую статую Будды. Вокруг собралась толпа зевак.

Сара смотрела на все эти до боли знакомые вещи; она не сразу заметила, что какая-то молодая дама в тёмном платье глядит на неё с задумчивым, обеспокоенным выражением на красивом лице; рядом с дамой стояла рыжеволосая девушка и седой почтенный джентльмен, занятые разговором. Почувствовав на себе взгляд, Сара смутилась и поспешила смешаться с толпой.

— Что-то случилось, мисс Эффи? — спросила даму рыженькая девушка, обернувшаяся к ней.

— Нет-нет, Селия... мне... кое-что показалось.

— Мисс Эффи? — седой джентльмен бросил на неё обеспокоенный, полный значения взгляд.

— О нет, мистер Боунс, — ответила Эффи, — ничего страшного. Просто... мне показалось, что я видела призрак... призрак девочки, которая давно умерла. Впрочем, она была живая. Это... случайное сходство.

— Просто так призраки не появляются, — покачал головой Адальберт Боунс. — Пойдёмте-ка скорее вернёмся на Косую Аллею. Нам ещё нужно зайти в Гринготтс, а потом я отправлю вас домой, леди.

Никто не заметил, как они исчезли в толпе и растворились, будто прошли сквозь кирпичную стену у пересечения улиц.

А Сара бегала за покупками вновь и вновь, а возвращаясь, слышала новые и новые известия об "индийском джентльмене". Оказалось, он едва не потерял свои деньги так же, как её папочка — из-за алмазных копей; только он не разорился и не умер, хотя и по-прежнему был серьёзно болен. Отец Большого Семейства — его поверенный.

С тех пор Сара, проходя мимо окон кабинета индийского джентльмена, нередко останавливалась и, соединяя участие к незнакомцу с памятью и любовью к отцу, желала ему покоя и полного выздоровления. Она смотрела на его лицо, освещённое пламенем камина, читала в нём неугасимое беспокойство и понимала — что-то тревожит его по-прежнему, в настоящем, а не в прошлом. Только вот что?

А Томас Кэррисфорд глядел в огонь и повторял про себя слова своего покойного друга, которого едва ли не каждую ночь видел во сне: "Где моя Маленькая Хозяюшка, Том?".