The Lion's heart (гет)

Барсин долго не могла уснуть. На полотне шатра колыхались серые тени, будто призраки прошлого. Кажется, целая жизнь прошла с тех пор, как она впервые увидела Александра — еще не его самого, а только его тень на таком же белом шатровом полотне. Тогда его воинственный силуэт был знаком беды, и Барсин никогда не забыть леденящего душу страха, который она испытала в ту минуту. Александр ворвался в ее жизнь, как врывается ураган: быстро, беспощадно, уничтожая все на своем пути за считанные мгновения. Теперь, мирно спящий рядом с ней на постели, он уже не походил на тот ураган. И все же было в его лице что-то почти божественное, величественное, какая-то особая печать судьбы, которую Барсин не дано было разглядеть раньше. Она поймала себя на мысли, что любуется его мужественным профилем: и этим высоким лбом, и греческим носом с благородной горбинкой, и волевой линией подбородка.

— Мне нравится, когда ты смотришь на меня так, — вдруг проговорил он, не открывая глаз.

Барсин вздрогнула от неожиданности. Александр улыбнулся ее смущению, нашел рукой ее руку и переплел ее пальцы со своими.

— Я думала, что вы спите, — зачем-то попыталась оправдаться Барсин, словно ему нужны были ее оправдания.

Александр подвинулся ближе и приподнялся на одном локте, чуть нависнув над ней. Пальцами он поглаживал ее лицо: вел ото лба по линии бровей к вискам и скулам, задержался на пухлых губах, очертил точеный подбородок, спустился к шее. В такие моменты Барсин замирала и переставала дышать, но не от страха, как раньше, а потому, что ее сердце волновалось от этого гораздо сильнее, чем она сама себе могла признаться. Вот такая близость, глаза в глаза, дыхание к дыханию, совсем рядом, открыто, давалась ей сложнее, чем исполнение пресловутого супружеского долга, когда она могла просто закрыть глаза и позволить Александру делать то, что он хочет. К его чести, он всегда был с ней нежен и внимателен, как будто старался загладить вину за то зверство, которое содеял однажды.

— Когда мы вернемся в Македонию, я хочу каждый день проводить с тобой, — говорил он. — Я хочу прожить с тобой каждое мгновение своей жизни. Будь всегда рядом со мной, Барсин.

У нее кончились слова, во рту пересохло. Барсин могла лишь завороженно смотреть на венценосного супруга широко распахнутыми глазами, как кролик, которого гипнотизирует змея.

— Я… — она сглотнула, пытаясь собраться с мыслями. — Я буду. Обещаю, я буду с вами каждое мгновение вашей жизни.

Александр прикрыл на секунду глаза и мысленно вознес короткую благодарственную молитву, а затем приник к губам Барсин и начал целовать жадно, напористо, но не грубо. Барсин почувствовала странную слабость в теле, будто ее подхватило бурным потоком сокровенных желаний и несет прямиком к водопаду — смертельно опасному, но такому маняще красивому. Александр чутко уловил это движение ее сердца и разорвал поцелуй на короткое мгновение, лишь для того чтобы прошептать:

— Ты теперь моя, Барсин. Ты только моя…

* * *

Решетки на окнах таксильского дворца были для Барсин как тюрьма. Конечно, индийцы знали толк в архитектуре; это персидская царевна поняла еще во времена своего пребывания в царстве Пауравы. Она не раз ловила себя на мысли, что ей безумно не хватает тех лазурных оттенков, которыми в Паураве отделывают буквально все от мостовых до башен. Возможно, это была лишь грусть по тем далеким временам, когда Барсин казалось, что в мире нет человека могущественнее ее отца, императора Персии Дария. Это была тоска по чувству защищенности и благополучия. Нынче ее участью было смотреть на мир через решетку миндального цвета — без перспектив, без собственных желаний и без надежды на спасение для себя. С ребенком в чреве, к которому она не испытывала ничего, кроме злобы и гадливости.

Это дитя было недоразумением, плодом насилия и жестокости, ее личным проклятием. Однако Барсин твердо приняла решение не сдаваться и обратить это проклятие против своего мучителя. Ее ребенок станет для Александра тем, кем он сам стал для македонского царя Филиппа. Это не ребенок, это оружие в ее руках. Барсин коварно усмехнулась тому, как глупо Александр повторил ошибку своего отца.

В покои на золотых подносах внесли богатые и разнообразные кушанья. Барсин затылком почувствовала на себе чей-то тяжелый, прожигающий взгляд, и здесь не понадобилось особой проницательности, чтобы понять, что вместе со служанками к ней вошла Роксана.

— Я пришла поздравить тебя, Барсин, — холодно и высокомерно проговорила она. — Все эти угощения для тебя, поешь. В твоем положении нужно хорошо питаться.

— Меня не с чем поздравлять, — обернувшись, ответила Барсин. — Не стоило утруждаться, царица.

Роксана насмешливо воскликнула:

— Надо же, какая невинность! Передо мной ты можешь не изображать жертву, Барсин. Ты такая же, как твой отец — хитрая, подлая и трусливая. Я прекрасно знаю, что ты постараешься обратить ситуацию в свою пользу, поэтому хочу напомнить тебе кое-что, — она вплотную приблизилась к сопернице и бросила ей прямо в лицо: — Ты можешь только подбирать объедки с моего стола, и не пытайся претендовать на большее. Твой ребенок не меняет ничего. Так что давай, ешь.

Барсин плотно сжала челюсти и вздернула подбородок, глядя Роксане в глаза. Порой ее посещало желание вцепиться ей в волосы, и, судя по взгляду Роксаны, это желание было обоюдным.

— Не хочу, — ответила она довольно дерзко.

— Что ж, посмотрим, проголодаешься ли ты через сутки. Я лично прослежу, чтобы всю еду в твои покои доставляли только через мои руки. Чтобы ты не забывала, где твое место.

— Мне все равно, от кого принимать еду в Таксиле. Это царство предателей, здесь вся пища скверная. Ваши руки сделают не намного хуже.

Глаза Роксаны вспыхнули гневом.

— Давай, дерзи, пока можешь. Клянусь, Барсин, ты не продержишься здесь долго.

— Ты думаешь, что все это мне нравится? — не выдержав, возмутилась Барсин. — Думаешь, мне нравится быть пленницей без права голоса и постоянно терпеть унижения? Думаешь, мне не надоело бояться за свою жизнь и жизнь своих родных? Думаешь, мне был нужен этот ребенок?! Если ты поможешь мне выбраться отсюда, я буду только благодарна тебе, Роксана.

— Конечно, тебе это не нравится, — усмехнулась Роксана. — Но если бы ты и вправду хотела сражаться, ты бы сражалась. Ты предпочла выйти замуж за моего мужа, а не противостоять ему на поле битвы, а все потому, что ты трусиха. Трус вынужден пресмыкаться перед сильным, но он всегда, как змея, ждет удобного момента, чтобы ужалить. Знай, Барсин, я не позволю тебе ужалить Александра, хоть бы мне для этого пришлось тебя убить.

С этими словами она вышла из покоев соперницы с высоко поднятой головой. Едва Роксана вышла в коридор, как достала припрятанный в лифе платья пустой стеклянный пузырек и удовлетворенно улыбнулась:

— Посмотрим, что будет с тобой теперь, Барсин.

Барсин же с едой не спешила. От одного взгляда на жареное мясо ее начинало тошнить, и она, поморщившись, снова отвернулась к окну. Вскоре старшую сестру зашла навестить Дрипетида, ее единственная, помимо матери, отрада в этом проклятом дворце. Дрипетида была очень взволнована и расстроена, на ее бледном лице Барсин заметила следы слез.

— Дрипетида! — воскликнула она, обняв сестру. — Прошу, не надо так убиваться из-за меня! Все не так уж плохо.

— Все не просто плохо, все ужасно! Барсин, — она сочувствующе погладила ее по щеке, — как же ты справляешься? Мы с мамой так о тебе переживаем!

— Идем, присядем, — Барсин за руки отвела ее к кровати и заботливо усадила на шелковое покрывало, а сама села рядом. — Послушай, еще не все потеряно. Война не окончена, я буду продолжать бороться. Пусть Александр думает, что я слаба и сломлена, мне это только на руку. Увидишь, как однажды я расквитаюсь с ним за все.

— Будь осторожна, Барсин! — встревожилась Дрипетида. — Не рискуй своей жизнью.

Барсин покачала головой.

— Нет, Дрипетида, моя жизнь вне опасности, будь уверена в этом. Сейчас я поняла, что Александр не станет убивать меня, что бы ни произошло. Ему не нужна моя смерть, ему нужны мои страдания.

Дрипетида тяжело вздохнула, подошла к столику с кушаньями, налила для сестры фруктовый сок из кувшина и подала хорошо пропеченную греческую лепешку.

— Возьми, Барсин, поешь немного! Тебе нужны силы.

Барсин откусила от лепешки небольшой кусок и запила соком. Беременность странным образом изменила ее вкус. Теперь любая еда, малейший запах благовоний, так любимых индийцами, казались ей до невозможности противными, как будто ее естество вместе с нежеланным ребенком отвергало саму жизнь.

— Скажи мне, есть ли какие-нибудь известия о Порусе? — спросила она, подкрепившись пищей.

— Нет, ничего, — развела руками Дрипетида. — Нас почти все время держат взаперти, мы не знаем даже о том, что творится за стенами дворца.

Барсин помолчала и печально устремила взгляд куда-то вдаль.

— Я верю, что скоро Порус одержит победу. Это единственное, что дает мне силы жить. Прежней жизни мне это не вернет, но закончатся страдания многих невинных людей.

Вдруг она почувствовала резкую, скручивающую боль внизу живота, от которой застонала и согнулась пополам.

— Барсин! — испугалась Дрипетида и бросилась к сестре. — Барсин, что с тобой?

— Мне… очень больно, — прошептала Барсин побелевшими губами.

Внутри у нее будто проворачивали ножом без остановки, к горлу подступила тошнота, сердце заколотилось так, что едва не выскочило из грудной клетки. Она морщилась от боли и часто дышала, хватая ртом воздух. Дрипетида придержала ее за плечи и принялась укладывать на постель.

— Тебе нужно лечь! Я позову лекаря. Вот так, ложись, — приговаривала она и вдруг увидела нечто, что заставило ее прижать руку ко рту и вскрикнуть: — Барсин!

Барсин бросила взгляд вниз и увидела расплывающееся сзади на платье и на покрывале большое кровавое пятно. Догадавшись о том, что происходит, она вцепилась сестре в руку и из последних сил произнесла:

— Роксана! Она отравила меня!

— Барсин! Сестра, не закрывай глаза! Барсин!!! — в панике причитала Дрипетида. — Лекаря! Приведите скорее лекаря!

Перед глазами у Барсин заплясали темные мушки. Их становилось все больше, а голос Дрипетиды звучал все глуше, дальше, и в конце концов персиянка провалилась в забытье.

Александру сообщили новость только вечером, когда он вернулся во дворец из военного лагеря. Услышав о том, что Барсин потеряла дитя, он испытал необъяснимую смесь гнева и растерянности.

— Как она могла потерять ребенка, Гефестион?! — в искреннем недоумении допрашивал он своего друга и военачальника.

— Я не знаю, господин, — отвечал тот. — Она могла устроить это специально, с помощью какого-нибудь снадобья. У этих женщин полно разных хитростей!

— А разве не для этого я приказывал следить за ней день и ночь? — рассердился Александр. — Разве не для этого я приставил к ней стражу, служанок, своего лучшего лекаря? Немедленно приведи его сюда!

— Да, ваше величество, — ответил Гефестион и покинул императора.

Александр рухнул на золоченое кресло без сил, как пьяный. Рука машинально потянулась к кувшину с вином, но, не в состоянии сосредоточиться, он только расплескал вино мимо бокала и отшвырнул его в угол. Из глубины царских покоев вышла Олимпия — вездесущая, наблюдательная и, конечно, на все имеющая свое мнение. Ее пурпурное платье маячило ярким пятном на фоне спокойных коричневых тонов интерьера.

— Я благодарю Зевса за то, что это дитя не увидело света, Александр, — сказала она. — Тебе не остается ничего другого, как принять Его мудрую волю.

Александр обернулся и смерил мать испытующим взглядом. Олимпия встречала его взгляд с абсолютным спокойствием, хотя и не без сожаления в глазах.

— Мама, — произнес он пугающе тихо, — скажите, что ваше колдовство здесь ни при чем.

Царица-мать приняла надменно-оскорбленный вид.

— Ты знаешь, что я не одобряла твоего поступка. Но ты должен ясно понимать: никогда, ни при каких обстоятельствах я не стала бы вредить своему внуку, в котором течет твоя кровь, а значит, и кровь Зевса. Это было бы немыслимым кощунством с моей стороны.

— Что ж, я в любом случае доберусь до правды очень скоро, — Александр откинулся на спинку кресла и молча уставился в одну точку, словно хотел прожечь глазами дыру в стене.

Олимпия подошла к сыну и искоса посмотрела на него сверху вниз.

— Отпустить Барсин сейчас было бы лучшим твоим решением, Александр. Этот брак не принесет тебе счастья, не говоря уже о бедняжке Барсин. Если хочешь одержать победу над Порусом и завладеть Золотой птицей Индии, твоя семья должна быть для тебя тылом и поддержкой, а не еще одним полем боя.

— Довольно, мама! — Александр повелительно вскинул руку. — Барсин останется в Таксиле до тех пор, пока я этого хочу. Жаль, что вы такого плохого мнения о моих способностях, если считаете, будто ее присутствие может помешать мне разбить Поруса.

Их разговор прервал Гефестион, который вернулся вместе с придворным лекарем. Старый грек неловко опускал глаза и мямлил от страха перед яростью императора.

— Говори, почему Барсин потеряла ребенка? — сурово спросил он.

— В-ваше величество, — заикаясь, отвечал лекарь, — я предполагаю, что причиной послужило… особое вещество. Если угодно, яд, который убивает ребенка, но не смертельно опасен для матери.

Александр побелел лицом и резко выпрямился в полный рост. Несчастный лекарь молился про себя всему Олимпу, чтобы его миновала жестокая кара, но удар царского гнева целиком принял на себя Гефестион.

— Как это могло попасть в ее покои, Гефестион?! Я велел досматривать все, что туда несут! Еду, лекарства, одежду, даже драгоценности! Как она выпила этот яд, кто его принес?!

— Господин, все досматривалось тщательным образом, — оправдывался Гефестион. — За еду для Барсин отвечала царица Роксана.

Александр удивленно нахмурил брови, а затем его будто поразило молнией.

— Роксана! — прошептал он единственное слово и грозным вихрем вылетел из своих покоев.

Роксана была у себя. Она с ровной спиной сидела перед зеркалом и вынимала из ушей тяжелые золотые серьги с аметистами. Избавившись от них, она облегченно встряхнула головой и поймала в зеркале взбешенный взгляд своего мужа, которого здесь не было еще мгновение назад.

— Господин? — удивилась она. — Почему вы вошли без предупреждения?

— Мне не нужно получать разрешение, чтобы входить куда угодно и когда угодно в своих владениях, — сказал Александр и тяжелым шагом вошел в спальню жены. — Что ты наделала, Роксана?

Роксана поднялась на ноги и смело, с вызовом посмотрела ему в глаза.

— И что же я, по-вашему, наделала?

— Ты отравила Барсин.

— Если бы это было так, она была бы уже мертва. Я отравила ее ребенка.

Александр в одну секунду пересек оставшееся между ними расстояние, едва сдерживая ярость. Он никогда не поднимал руки на Роксану, он не мог даже подумать об этом, но сейчас ему хотелось схватить ее за волосы и швырнуть на пол, настолько гнев застил ему глаза.

— Как ты посмела? Как?!

Роксана не терялась. В ее глазах не было ни тени страха, ни отблеска раскаяния, только полная и непоколебимая уверенность в своей правоте.

— Я всего лишь вернула себе свое законное право, которое у меня отобрали.

— На твои права никто не посягал! Покушаться на моего ребенка — все равно что покушаться на меня. Это измена, и она не прощается, Роксана.

Она возмутилась до глубины души.

— Скажите мне, кого вы защищаете? Кого?! Эту женщину, которая пыталась вас убить? Она не изменница? Но нет, ее вы помиловали. Ее вы не только не наказали должным образом, но подарили ей ребенка и право называться матерью вашего первенца! Разве это справедливо?

— Знаешь, в чем разница между врагом и предателем, Роксана? — прищурился Александр. — От врага ты всегда ждешь неприятностей, а предатель нападает подло, с тыла. Барсин мой враг, я читаю ее намерения так же ясно, как намерения любого из своих врагов, но ты нанесла мне удар в спину. Ты разбила мое сердце. И будь на твоем месте кто угодно другой, он бы уже лишился головы.

— Кто угодно, но не Барсин, — с горькой иронией заметила бактрийская принцесса. — Ей бы вы простили все.

Александр отошел от нее и отвернулся, сложив руки за спиной. Роксана сразу почуяла холод, который начал исходить от его величественной, словно высеченной в камне, фигуры.

— Вели служанкам собрать твои вещи, — сказал он наконец. — Завтра на рассвете ты отправляешься в Македонию.

— Что?! — вся напускная самоуверенность слетела с Роксаны, как шелуха. Она подбежала к мужу и вцепилась в его локоть. В ее глазах заблестели слезы. — Вы не можете так со мной поступить! То, что я сделала, я сделала не ради себя, а ради вас! Я люблю вас, я одна люблю вас, вы не можете отказаться от меня из-за Барсин!

— Это приказ императора, Роксана, — Александр выдернул руку из ее хватки и оставил ее одну, раздавленную и убитую горем.

По пути в зал совета он остановился возле крыла, где находились покои Барсин. Какая-то непреодолимая сила вдруг потянула его туда, хотя на самом деле в эту минуту Александр меньше всего хотел видеть Барсин. С потерей его, Александра, ребенка она перестала иметь для него всякую ценность, как какая-нибудь сломанная, ненужная вещь. Он вообще не был тем человеком, который оглядывается на руины, поля сражений и сожженные мосты — тем более странным было это возникшее из ниоткуда влечение.

Барсин лежала в горячке. Возле нее взволнованно и скорбно сидели мать и сестра, хлопотали служанки и помощники лекаря, которые прыснули в разные стороны, точно испуганные мыши, едва Александр появился на пороге спальни. Статира, вдова Дария, встала с постели больной дочери и сдержанно поклонилась ему. Александр бегло скользнул по ней взглядом и устремил глаза к Барсин.

— Что с ней такое? — спросил он. — Это действие яда?

— Нет, ваше величество, — ответила Статира, еле сдержав горестный всхлип. — Лекарь сказал, что организм Барсин испытал большое потрясение. Мы все молимся, чтобы она поправилась.

Александр с хмурым лицом подошел ближе. Барсин была необычайно бледна — ее смуглая кожа имела желтовато-серый оттенок, беспокойно подрагивали ее ресницы, а сухие запекшиеся губы что-то постоянно шептали. Александр быстро и без труда разобрал, что именно.

— Пуру… Пуру… — в бреду звала Барсин. Из уголка ее глаза покатилась горячая слезинка.

Статира и Дрипетида сжались, ожидая гнева Александра. Казалось, еще чуть-чуть, и огонь из его глаз сожжет Барсин заживо. Имя заклятого врага всегда действовало на него так, а имя врага из уст жены, пусть и нелюбимой, было способно вызвать смертоносный вихрь его ярости. Понимали это и все остальные. Не дыша, они следили за его реакцией. Александр долго, пристально вглядывался в болезненное лицо Барсин, отрешившись от всего остального мира, а затем повернулся и направился к выходу, сказав одну-единственную фразу:

— Позаботьтесь о том, чтобы она выздоровела.