Неблагодарный (джен)

Ближайшая электричка на Бигглсуод отходила от вокзала Кингс-Кросс меньше чем через час, но Дадли, добираясь через полгорода, на неё успел. Он не испытывал ни малейшего желания скучать на вокзале ещё час в ожидании следующего транспорта. В гонке за уходящим транспортом думать о случившемся было некогда, но стоило занять место в электричке у окна, как мучительные мысли накрыли Дадли подобно снежному шторму.

Волшебников было не жаль. На что они рассчитывали, сбагривая такого важного ребёнка в чужие руки, не защищая и никак не проверяя, каким он растёт? Исповедь перед мистером Вестсоном вызвала и другие воспоминания — что тот старик в балахоне (кажется, его звали Альбус Дамблдор) и страшный мужчина в чёрном обвиняли отца с матерью, что Гарри Поттер вырос настоящим чудовищем. Ну, сами виноваты. А вот родители... Дадли искренне не хотел завтрашней встречи. Он бы с большим удовольствием выписал мистеру Вестсону полную доверенность на представление своих интересов, но нужно было быть сильным, встретиться с матерью лицом к лицу и показать, что он, никчёмный в её глазах, вон сколького добился. А помогать им с отцом...

Прибыв в Бигглсуод, Дадли первым делом зашёл домой и достал из секретера коробку с документами. Злополучное письмо и чек банковского перевода нашлись в слегка пожелтевшем от времени конверте в самом низу. Дадли засунул их туда, желая как можно меньше наталкиваться, если вдруг что-то из официальных бумаг потребуется. Даже держать это в руках было мерзко. Письма, что писала тётушка Мардж, естественно, не сохранились, но ответы отца она все аккуратно подколола, будто предполагала, что однажды они понадобятся. Поначалу Дадли бегло просмотрел пару посланий, но один вид отцовского почерка вызывал тошноту, и он просто решил показать мистеру Вестсону всё, авось там найдётся что-то подходящее. Подумав, Дадли приложил к собранным документам ещё благодарственные письма за его учёбу и примерное поведение, которые писали тётушке из «Хильчингс». В общем-то, сходу он других доказательств в свою пользу придумать не мог, оставалось надеяться, что бывшие учителя из Литтл Уингинга дадут более-менее правдивые показания. На соседей Дадли не надеялся: те горой стояли за добропорядочное семейство Дурслей, и ничто в этой «добропорядочности» их не смущало.

На часах было ровно половина второго, когда Дадли позвонил в дверь полковника Фабстера. Тот ужасно не любил, когда его беспокоили во время приёмов пищи, но всегда заканчивал ланч строго по расписанию, в тринадцать тридцать, и после еды пребывал обычно во вполне благодушном настроении, чтобы поговорить. В ответ на звонок с другой стороны двери гулко залаяли бульдоги — полковник по договорённости забирал у Дадли собак поутру, чтобы те не сидели целый день в пустом доме, — и Дадли улыбнулся, предвкушая, как эти умильные складчатые увальни полезут к нему за лаской. Родители, особенно мать, не терпели тётушкиных собак, считая их грязными и слюнявыми источниками шерсти, но он уже не представлял жизни без своих псов. Собаки были невероятно благодарными и щедрыми на любовь созданиями, не обращавшими внимания, кто их хозяин — бизнесмен, зарабатывающий бесчисленное количество фунтов каждый день, или начинающий клерк в юридической конторе. В любом случае они ни за что бы Дадли не предали.

— Ну, докладывай, рядовой, — приказным тоном сказал полковник, запустив Дадли в столовую.

Злыдень и Хватень пришли следом, для них полковник держал в столовой маленький диванчик, на которой Дадли и приземлился, и теперь оба пса, сосредоточенно сопя, пихались и боролись, кто из них устроит голову у хозяина на коленях. Дадли машинально поглаживал обоих по мощным спинам — это простенькое действие всегда успокаивало его. Генерал Майлз же, которому с возрастом стало тяжело ходить и, тем более, залезать куда-то, предпочёл остаться на подушке в углу комнаты.

— По глазам вижу, случилось что-то, и раньше ты в обед не возвращался, — полковник Фабстер занял своё излюбленное место во главе стола, положил на него руки и принял максимально строгий вид. — Докладывай. Уволили, что ли?

— Нет, что вы. Слава Богу, нет.

— Тогда почему выражение лица не по уставу? У таких молодых людей, как ты, улыбка должна быть как приклеенная и настроение всегда на высоте. А тебя бы я отправил на гауптвахту только за то, что нюни разводишь, как слюнтяй. Ну? Докладывай! Скоро ужин уже наступит, а мы с тобой всё так и будем сидеть.

Дадли обхватил забравшегося к нему на колени Злыдня, который радостно поскуливал и лизался, и крепче прижал собаку к себе. От того, что сегодня он во всём признался мистеру Вестсону, невидимый барьер у Дадли в душе, мешавший делиться сокровенным, никуда не делся. Мистер Вестсон, он... с юристами, как с врачами, всегда общаешься по-особенному. Им расскажешь всю подноготную, тайны и секреты, иначе ни адвокат не поможет, ни доктор не вылечит. А мистер Вестсон ещё был свой, знал о волшебниках, с ним у Дадли как-то само собой вышло. Полковнику Фабстеру тётушка в своё время по секрету тоже поведала о волшебном мире (пришлось, когда чёртов Поттер перекрасил её собак на глазах у полковника), но он, как бывший военный, считал колдовство блажью, чем-то ненастоящим, фокусами.

— Завтра я встречаюсь с матерью. Она хочет судиться.

Полковник аж крякнул.

— Вот это манёвр! Вот это контратака! Так, докладывай, как есть, во всех подробностях. И учти, я таких, как ты, в полку на раз-два раскалывал. Почувствую, что врёшь, — собак месяц не увидишь. Нечего им с глупым врушкой делать, у меня побудут, здоровее станут.

Угроза, конечно, была смешной: месяц полковник с тремя взрослыми бульдогами, двое из которых в самом расцвете сил, не выдержал бы и в самом лучшем состоянии здоровья, а с только что сросшейся после перелома ногой... Но, как ни странно, это подействовало. Подняв глаза к потолку — так почему-то проще было говорить, — Дадли быстро, буквально в несколько предложений, передал все события этого утра. Вообще и рассказывать-то было немного, только то, что поведал ему мистер Вестсон и о чём они договорились. О злоключениях Дадли Дурсля в его семье полковник и так знал не понаслышке.

— Ну, дела, — протянул тот, от неожиданности забыв присовокупить очередное армейское словечко. — Прямо-таки сразу и в суд... Ну, баба дурная, ой, дурная! Права была Мардж, когда брата предупреждала не жениться, — полковник пододвинул к себе второй стул и положил на него вытянутую ногу, — не нравилась ей мать твоя. Петунью-то собаки не приняли, когда она с женихом сюда приезжала после помолвки знакомиться с Мардж. Бабка нашего Злыдня вот такой клок подола от её платья оторвала! — и он, сколько смог, развёл руки. — Да, сразу, значит, почуяли гнильцу-то бульдоги, да. Где же это видано — на родного сына в суд идти? Не позвонить, не объясниться... Слушай, рядовой, может, она тебя отыскать не смогла?

— И решила таким хитрым способом найти? Полковник, мне не до шуток.

— Да чтобы я, Чарльз Генри Фабстер, полковник армии Её Величества шутил в такой момент?!

— Сэр, мои родители прекрасно знают, что мне негде жить, кроме как здесь. Телефон тётушки я не менял. Что мешало матери или отцу просто позвонить?

— Да, здесь ты прав, рядовой, неувязочка. Так что, думаешь, на иждивение будет подавать?

— А на что ещё? — Дадли пожал плечами. — Если Поттер не дал им ни пенни, кто их должен, получается, обеспечивать? Я, конечно.

— Ты не забывай, у твоего отца фирма своя была. Кредит за дом, если я не ошибаюсь, они отдали уже давно. Что там случилось такого, что им позарез деньги понадобились, аж до исков дошло? Не думал?

Дадли запнулся.

— Не думал, — протянул он растерянно.

Ведь и вправду не озадачился тем, почему вдруг, спустя два года, родители внезапно решили объявиться на горизонте и требовать деньги не только с него, ещё и с Поттера. Ну, с кузеном всё относительно понятно. Отец с матерью ждали-ждали, ничего не получили и решили действовать сами. Вряд ли они посещали магический мир, так что, скорее всего, о новом статусе Поттера и о том, насколько опасно переходить ему дорогу, понятия не имели. А зачем им снова трясти его, Дадли? Вроде бы родители угомонились, когда он перевёл им деньги. Подумали, что в прошлый раз он что-то скрыл от них из тётушкиного наследства? Или пристегнули его, только чтобы против обожаемого племянника было не так обидно судиться?

Или полковник предположил верно, и у родителей что-то произошло, из-за чего срочно требовались деньги. Дадли поёжился. Только этого не хватало. Потому что если родителями руководила очередная блажь или желание отца «получить своё» (как он выразился после оглашения завещания тётушки Мардж), Дадли не собирался им поддаваться. Хватит, надоело, он и так столько лет вез на себе груз насмешек, нелюбви, пренебрежения и откровенной ненависти порой. Но если, не дай Бог, мать или отец смертельно больны, кому-то из них нужно дорогостоящее лечение, Дадли не знал, как ему быть. Вроде и проигнорировать мольбы нужно: его же никогда не щадили, — а с другой стороны, это означало бы уподобиться Дурслям. Нет, никогда, ни за что на свете. Когда у Дадли будут свои дети, своя семья, им не доведётся пережить всего того, что он пережил.

— Не думал! Вот и подумай, пока время есть. Хоть кровь и дурная, но родная. Мать как-никак.

— Мать? — Дадли, спустив бульдога с коленей, выпрямился на диванчике и уставился на полковника. — Что-то я не помню, чтобы она радостно называла себя моей матерью. Она меня стыдилась! Я столько раз слышал, какой я неблагодарный, глупый, жалкий и никому не нужный, сколько вам и не снилось. Не мать она мне! То, что она меня родила, это ещё не всё, знаете ли!

— Ну, завёлся!

Сердито взглянув на него, Дадли обороты сбавил, но буркнул:

— Да, завёлся. А что, должен простить и с лёгким сердцем протянуть ей руку помощи?

— Так дети родителей не выбирают, — пожал плечами полковник. — Нет, я не говорю, что ты обязан всё забыть, рядовой, но хотя бы поговорить стоит. Не то будешь потом локти кусать, что неправильно понял, не узнал, не успел. Знаешь, какая падла совесть? Хуже осколка от снаряда! Осколок хирурги из тебя хотя бы выковырять смогут, а совесть навсегда с тобой, — он помрачнел и тихо, протяжно вздохнул: — Я вот сколько себе говорил, что надо бы перед Мардж повиниться, что зря я о ней плохо думал, отрубил, что между нами ничего не может быть... тоже считал, что знал о ней всё: будто грубая, злая... А так и не сказал, теперь вот мучаюсь. Запомни мои слова, рядовой: всё можно исправить, всё, кроме смерти.

Правда ли? Частые незаслуженные голодовки, из-за которых у Дадли до сих пор проблемы с желудком и с позвоночником? Сломанные рёбра и ключицу, бесчисленные синяки, ссадины, удары ремнём и выкрученные уши? Презрение, игнорирование и травлю в собственном доме, бессловесный рабский труд, такой, что времени иногда не только на домашние задания не хватало, но и на сон. Выставление его виноватым, что бы ни случилось и кто бы ни совершил проступок на самом деле. Можно ли исправить то, что Дадли до сих пор не имел настоящих друзей — он просто не доверял людям настолько, чтобы с кем-то сблизиться. Не научился, боялся, в каждом видел возможного предателя, как предавали его соседские мальчишки и одноклассники, переходя на сторону Поттера, или учителя, считавшие Дадли априори глупым хулиганом и негодником, по которому плачет тюрьма. А уверенность в себе, которую Дадли буквально по крупицам восстанавливал те годы, что жил у тётушки Мардж и после, в университете? И до сих пор не восстановил, если не заметил, что оказался у мистера Вестсона на хорошем счету. Как это исправить?!

— Нет. Простите, полковник, но нет. Исправить можно далеко не всё.

От полковника Дадли направился не к себе домой, хотя уже очень хотелось есть (на работе обед давно прошёл), а вместе с бульдогами на поводке отправился по городу — выгулять собак, а себе голову проветрить. Бульдогам только в радость был незапланированный променад, и Хватень со Злыднем, задавая направление, неторопливо потрусили в сторону собачьей площадки. Дадли, ослабив поводки, пустил их немного вперёд, а сам шёл медленно, приноровившись к шагу генерала Майлза: старый пёс, пыхтя и отдуваясь, неспешно косолапил. Ему можно было только позавидовать. Все его мысли наверняка о том, что на площадке опять будет куча других собак, которые наверняка станут активно зазывать его в игру, а генерал Майлз любил спокойствие и размеренность. Что самое обидное — имелись у него и спокойствие, и размеренность. А у Дадли на сердце шло цунами за цунами. Он ещё после разговора с мистером Вестсоном успокоиться не успел, как полковник Фабстер стал давать непрошенные советы. Каждый лучше Дадли знал, что ему делать, как поступать! Мать считала, он обязан содержать её с отцом до конца жизни, полковник — что её нужно простить, а Дадли кто-то спросил, чего он хотел? Может, он хотел всего лишь жить без потрясений и болезненных воспоминаний, от которых в глубине души пробуждалось бесконечное чувство вины, а безнадёжность вынуждала опустить руки. Только этим утром Дадли уезжал из Бигглсуода в Лондон приличным молодым человеком, с хорошей, нет, потрясающей работой, с перспективами, которых добился своим собственным трудом! А кто вернулся? Кто? Тот тщедушный, забитый мальчишка, который боялся открыть рот дома, чтобы не услышать в свой адрес, что ему никто этого не разрешал, что его и так едва терпят. Нет, это Дадли преувеличил, конечно, на эмоциях, но всё же известие о предстоящем судебном иске от родителей будто ударило его под колени, заставив упасть.

На огороженной площадке он спустил собак, а сам присел на скамеечку, которую недавно установили для пожилых собачников. Других хозяев с питомцами в этот час не оказалось, так что генерал Майлз грузно плюхнулся на траву возле ног Дадли, а двое других бульдогов, общарив всю площадку и сделав свои дела, затеяли возню за кем-то забытую толстую палку. Дадли за ними почти не смотрел: в нескольких десятках ярдов от площадки, ближе к домам, недавно устроили зону развлечений для детей, сделали большие качели, песочницу, несколько каруселек и горок. Там было полно мам и детворы, и Дадли невольно прикипел к ним взглядом, впитывал звонкий детский смех и радостное, полное любви «Мама!», что разными голосочками то и дело летало над детской площадкой. А он никогда с матерью не играл вот так. Она крутила на каруселях кузена, пока Дадли на кухне чистил картошку или разбирал после стирки бельё. Дадли не кричал так же радостно «Мама!», не показывал ей найденный красивый и волшебный (а на самом деле совсем обычный) камешек или листик, будто это величайшее в мире сокровище, и ещё много чего «не». Как ни упрашивай себя, как ни закрывай глаза на прошлое, оно никуда не денется. Дадли Дурсль никогда не был нужен своим родителям, и они этого не скрывали. Так почему он должен им помогать? Потому что произвели на свет? Потому что дали крышу над головой, худо-бедно кормили и не отправили в приют? Ну, с точки зрения соседей по Литтл Уингингу и самих родителей, так оно и было. Ведь он же неблагодарный сын, ни во что не ставивший отца с матерью и плевавший на их попытки воспитать его приличным членом общества! Надо же, столько лет прошло, а Дадли помнил каждое слово в свой адрес. Тогда они были как проклятие — не то, что мог наколдовать Поттер, а настоящее, жгучее, разъедающие посильнее кислоты или яда. Дадли не мог понять, как же так, почему других детей их родители любят, а его — нет. Что он сделал не так? Чем провинился? Маленькому мальчику невдомёк было, что дело-то не в нём. Он жил иллюзией и призрачной надеждой, что ещё чуть-чуть, и всё выправится. Если ещё раз промолчать, сделать то, что по дому поручила мать, не тревожить уставшего после работы отца, снова взять на себя вину кузена в школе, — тогда родители оценят и его, Дадли, приласкают и скажут, что любят его. Когда Дадли переехал к тётушке Мардж, то был уже достаточно взрослым, чтобы понимать: нет такой силы, по крайней мере, зависящей от него, чтобы заставить родителей полюбить и его тоже, — а всё же, иногда, воображал себе, как случится чудо. Но чуда не случилось, и то горькое разочарование Дадли запомнил на всю жизнь. Он окончательно перестал надеяться на... хотя бы на справедливость.

Так что нет, нет, и ещё раз нет. Дадли не будет помогать отцу с матерью. Баста! Свой долг перед родителями он отработал ещё в одиннадцать лет, обслуживая практически в одиночку всю семью Дурслей. Пусть полковник Фабстер не бухтит насчёт совести и непоправимых поступков. Больны ли они, разорились или ещё чего — почему это Дадли должно волновать? Родителей же не волновало, как он будет жить, когда они вычёркивали его из своей семьи! Даже если это означало, что Дадли поступит немногим лучше родителей, с людьми, подобными им, иначе нельзя.

Приняв наконец решение, Дадли решительно поднялся со скамейки, свистнул собак и отправился домой.

Ночь он не спал, крутился и вертелся, не в силах перестать думать, как всё пройдёт завтра, какие ещё удары в спину ждать от родителей. То, что нечто такое будет, Дадли не сомневался. Вопрос в другом — как ему с этим справиться. Ближе часам к трём, вдоволь наслушавшись бульдожьего храпа, он вроде как заснул, но урывками. Дадли душили кошмары, вспышками выплывавшие откуда-то из подсознания моменты из жизни. Вот на него, съёжившегося в углу у холодильника, орёт и замахивается отец за якобы разбитое соседское окно, в которое на самом деле камнем кинул Поттер. Вот кузен с дружками после пятничных уроков запирают Дадли в школьном туалете и, смеясь над его криками и просьбами отпустить, уходят по домам. Дадли просидел в тесной, вонючей кабинке почти до полуночи, пока его не освободили недовольный сторож и куратор, и если бы не они (вернее, не родители, которые возмутились, что крыльцо, лужайка и гараж остались неубранными), то он провёл бы в туалете всю ночь, а то и больше. Вот компания кузена, раздев Дадли, пихает его головой в снежную кучу, снег такой плотный и тяжёлый, что нечем дышать, и Дадли разевает рот, чтобы глотнуть живительного воздуха, но в горло забивается только мёрзлая масса... Выпутавшись из одеяла, в которое он умудрился завернуться с головой и от того задыхался, Дадли приплелся на кухню, сделал себе кофе и больше не ложился.

В итоге он клевал носом в электричке всю дорогу от Бигглсуода до вокзала Кингс-Кросс и более-менее взбодрился, только дойдя до офиса. Но там его захватил мандраж. Назад пути уже не было, а Дадли так и не удалось морально подготовиться к встрече с родителями. Он надел, конечно, свой лучший костюм, до блеска начистил оксфорды, аккуратно причесался и завязал галстук, однако под слоями одежды в его душе царил хаос. Куда-то делись продуманные за ночь аргументы, горделивое желание выставить себя в наилучшем свете, показав, каких высот добился неблагополучный, шпыняемый всеми ребёнок. Дадли как сел за свой стол, так будто и приклеился, боясь поднять голову и даже на часы посмотреть. По затылку зудело холодом, и каждый новый приступ страха становился всё сильнее, на корне языка першило — верный предвестник скорого приступа рвоты, как и всегда от излишнего волнения. Пришедшие коллеги посматривали на него с сочувствием; Дадли старался вести себя невозмутимо, но у него всё валилось из рук: ручка, бумаги, точилка для карандашей, ежедневник, книги. Просить у миссис Рейнольдс чай или кофе он не рискнул, чтобы не опрокинуть на себя напиток, и у мистера Вестсона, когда тот позвал Дадли к себе, тоже ничего пить не стал.

Мистер Вестсон, собранный и сосредоточенный, тут же отдал миссис Рейнольдс принесённые Дадли письма, чтобы изготовить копии, и коротко рассказал, что удалось узнать за вчерашний день. В Литтл Уингинге получилось немногое: нашли пока лишь миссис Уотни, бывшего школьного психолога, которая, узнав, о чём речь, тут же согласилась пообщаться. Встречу назначили на послезавтра.

— А почему не раньше? — проскрипел Дадли пересохшим горлом.

— Потому что я допускаю небольшую вероятность, что все обойдётся без иска. А раз так, незачем тревожить понапрасну пожилого человека.

Но Дадли его надежд не разделял, особенно после того, как мистер Вестсон озвучил последние новости из волшебного мира, полученные через посредников у каких-то гоблинов.

Поттер был мёртв! Мёртв уже полтора года! Дадли, едва услышав, осел на стуле, будто ему по голове врезали битой. После того, как Поттер принял сторону врага, он, вероятно, рассчитывал вернуться к своему прежнему образу жизни: снова веселиться, никого ни во что не ставить и делать лишь то, чего ему хотелось. Продлился такое недолго. Как только тёмный маг утвердил свою власть над всеми волшебниками страны, Поттера казнили. Официально — за многочисленные нарушение законов (что тоже было правдой), но фактически тот монстр, что скрывался за зубодробительным прозвищем «Тот-Кого-Нельзя-Называть», устранил соперника, врага и символ надежды. Дадли на волшебную символику было плевать, у него кузен... а, впрочем, когда первый шок прошёл, он осознал, что не особо-то и расстроен гибелью кузена. Все здравомыслящие люди, кто встречался с Дурслями, говорили потом, что Поттер, то есть, Гарри Дурсль своей смертью не умрёт. Наверное, Дадли заранее смирился с этим, да и он никогда не любил кузена, чтобы пожалеть его сейчас. Жалеть нужно человека, который в аварию попал, или, например, того, кто пожертвовал жизнью, спасая людей из огня, но не такого мудака, как Поттер. Жестоко? Жестоко, но некоторые люди действительно так проживают свою жизнь, что не заслуживают сочувствия.

Для Дадли же смерть кузена означала другое — лишившись своей главной надежды на материальные блага, мать всеми силами вцепится в оставшегося сына. Какие уж тут мирные переговоры!

— Что мне делать, мистер Вестсон? — устало спросил он, когда мистер Вестсон закончил говорить.

— Дадли, вы просите у меня совета?

— Да, сэр. Не знаю... Я не собираюсь потакать моим родителям ни в чём, и ещё вчера я был готов ко всем последствиям, но...

— Вы сомневаетесь, как к вашему поступку отнесутся другие? — догадался тот. — Я, например? Ну, что же... Я, наверное, вас успокою, Дадли, потому что ни как ваш адвокат, ни как начальник или просто знающий человек не имею права вас осуждать. Да, я тоже рос без родной семьи, но не пережил и половины того, что пережили вы. Мне было в какой-то степени проще, я не встречался больше со своими настоящими родителями, а вы варились в атмосфере нелюбви каждый день много лет подряд. Поэтому я даже посоветовать ничего не могу. Это решение вам нужно всё-таки принимать самому.

Самому. Легко сказать! Дадли вроде совсем недавно был полон сил и решимости отстаивать свою жизнь, спокойствие и независимость, но после новости о смерти Поттера он не мог и представить реакцию матери. Она придёт в ужас, расстроится... а может, и нет. Возможно, она давно разочаровалась в своём замечательном Гарри, раз хотела судиться и с ним тоже. Возможно, это Дадли и вправду какой-то неправильный, если ему только что сообщили о смерти родственника, с которым он больше десяти лет прожил под одной крышей, а он не проронил и слезинки.

Мистер Вестсон вновь заверил его, что чтобы Дадли ни решил, его никто в конторе не осудит. Это несколько воодушевляло, потому что до неприятной встречи оставался час. Всего один короткий час. Решено было, что мистер Вестсон сначала примет миссис Дурсль, как обычную клиентку, объяснит ей, что при её согласии встречу с Дадли можно устроить прямо сейчас, и уж тогда позовут Дадли. Всё правильно, по закону: никто посторонний не мог присутствовать на консультации, и Дадли сам не горел желанием слишком долго пребывать в обществе матери, выслушивая, какой он гадкий и отвратительный.

Мать появилась в конторе ровно без пяти одиннадцать. Дадли её и не узнал сразу. Просто за пять минут до часа икс в офис вошла худощавая, нет, очень худая брюнетка в старом и слегка выцветшем деловом костюме и шляпке.

— Пройдёмте, миссис Дурсль, я вас провожу, — миссис Рейнольдс встретила очередную клиентку неизменной дежурной улыбкой и направилась в кабинет мистера Вестсона. — Вас уже ждут.

Мать окатила офис и работавших солиситоров взглядом, полным брезгливости и презрения, и, гордо держа голову, последовала за миссис Рейнольдс. Правда, казалось, будто никакая она не посетительница, а наследная принцесса во время коронации. Стол Дадли, как самого младшего сотрудника, стоял в дальнем от прохода углу, а Дадли, неожиданно для себя, ещё и пригнулся, что мать его не заметила. Выпрямился он, только когда мистер Вестсон закрыл дверь кабинета на ключ, и обнаружил, что умудрился от нервов сломать карандаш, который до этого вертел в руках. Дадли бросило в жар, и он ослабил воротничок рубашки и галстук, пытаясь отдышаться.

Невероятно! И это его мать? Боже, она же так постарела и... и... Стоило Дадли прикрыть глаза, как её облик вновь встал перед мысленным взором. От пышной причёски, которую мать всегда старалась создать из своих не то чтобы уж очень густых волос, не осталось и следа; под старенькой и немодной совсем уже шляпкой прятался максимум небольшой пучок и тот полный седины. За два с чем-то года мать похудела просто страшно, её лицо походило на обтянутый кожей череп — особенно остро выступали скулы. Руки, видные из манжет пиджака, казались тоненькими, а сам костюм... не его ли мать надевала, когда во первом классе младшей школы ходила поучать учителей Гарри?

Дадли всякого ожидал, но точно не такого. Стало очевиднее некуда, что у матери серьёзные проблемы с деньгами, вот почему она решилась на судебные иски. Но что случилось? Когда Дадли уезжал в последний раз в «Хильчингс», отцовская фирма ещё работала полноценно и, как правильно напомнил полковник Фабстер, с кредитом на дом родители давно справились. Кризис? Болезнь? Ещё что-нибудь? А почему Дадли это так интересовало?

Словно восприняв слова полковника Фабстера как руководство к действию, совесть распахнула зубастую пасть и вцепилась в сердце Дадли. Напрасно он напоминал себе, что в детстве не раз болел, а ещё больше страдал от побоев отца или Поттера, но родители никогда не приходили на помощь. Это с кузеном мать лежала в больнице в Лондоне, когда у того случился аппендицит, к нему по первому же чиху вызывали доктора домой. Наверное, всё-таки родители правы, и что-то ненормальное в Дадли было. Он не любил своих родителей и двоюродного брата. Не переживал о них в последние годы, рад был, что они не появлялись в его жизни, и смерти кузена совсем не огорчился. А сейчас, как последний дурак, разволновался, что родители голодают или смертельно больны. Но кто знает, вдруг это, наоборот, верно, и именно так и должен чувствовать себя ещё не зачерствевший душой человек и хороший сын? Хотя какой из него хороший сын, если Дадли не желал знать ничего о собственных родителях? Дадли неоткуда было узнать правильный ответ. В его семье всё изначально было поставлено с ног на голову.

— Мистер Дурсль.

Душа ушла в пятки от собственной фамилии. Дадли нехотя поднял голову: возле его стола с сочувственной улыбкой стояла миссис Рейнольдс. Та самая вечно строгая и сдержанная миссис Рейнольдс, перед которой пасовали даже самые крикливые и драчливые клиенты.

— Мистер Вестсон сказал, вы можете зайти.

Он поднялся, однако ноги сами по себе хотели бы направиться вон из конторы. Кабинет мистера Вестсона, ещё вчера представлявшийся просторным и внушительным, с присутствием матери сузился до одного кресла и крошечной части стола, что отводилась ему, Дадли. Сердце затрепетало так, словно Дадли ждала очередная головомойка, оскорбления и ремень. А почему «словно»? Если дела у родителей совсем плохи, мать вряд ли постесняется мистера Вестсона.

Когда он зашел в помещение, то в первый момент не узнал мать. Казалось, будто за прошедшие полчаса она постарела лет на десять, а то и на пятнадцать. Постарела, осунулась, выцвела. Мать сидела на том месте, что вчера занял Дадли, сгорбившись и закрыв лицо руками. На столе перед ней стоял ополовиненный стакан с водой и лежали какие-то бумаги. Ясно, мать была не в курсе случившегося с Поттером, и это здорово её подкосило. Она не проронила ни слова, пока Дадли на негнущихся ногах шёл ко второму предназначенному для посетителей месту, пока садился, изо всех сил стараясь держаться независимо и смело. Казалось, будто она вообще не заметила присутствия сына, поглощённая своим горем, и тогда он, вздохнув, тяжело произнёс:

— Здравствуйте, мама.

Та наконец отняла руки от лица и посмотрела на Дадли. На её пугающе безэмоциональное лицо легла тень узнавания, а затем мать поджала губы.

— Ты, — сказала она недоверчиво, — надо же. Ещё не скатился.

Куда и как он должен был скатиться, Дадли переспрашивать не стал. Кое-что понял, кое-что ему, наверное, лучше и не знать. Странно было другое: если мать искренне считала, что Дадли должен опуститься на самое дно жизни, то почему же собиралась с ним судиться?

— Я тоже не рад этой встрече.

— Зачем ты хотел меня видеть, мальчишка?

Этот вопрос был задан абсолютно другим тоном — резким, пренебрежительным, тоном превосходства. Дадли, в первые минуты поддавшийся жалкому виду матери, стиснул зубы. Дурак, как есть, дурак. Он всё ещё был и навсегда будет для неё презренным мальчишкой, не годящимся и в подмётки любимому сыну Гарри. Глупо думать, что смерть Поттера что-то перевернёт в её душе.

— Имей в виду, мальчишка, если ты надеешься убедить меня отказаться от иска, то напрасно. Мы приютили тебя, кормили, вырастили. Пора и отплатить за всё то добро, что мы тебе сделали, неблагодарный!

— Кто неблагодарный? Я? — Дадли не поверил в услышанное. — А что с теми деньгами, которые отец стряс с меня после смерти тётушки Мардж? Что, они закончились, раз вы решили обобрать меня до нитки?!

Мать взглянула на него как на ничтожество, как на мусор, в который по неосторожности наступила и запачкала обувь.

— Мы с Верноном не нуждаемся, — заявила она высокомерно, — у моего мужа достаточно успешный бизнес наконец.

— Да? Тогда к чему этот иск? Чего вам с отцом не хватает, раз вы снова преследуете меня?

Дадли не понимал, в самом деле не понимал, что же не так. Почему мать нагло и уверенно врала, что с деньгами в семье всё в порядке, а «Граннингс» приносит доход? Видно же, насколько она бедно одета, насколько худа и что не может позволить себе не только достойные украшения, но даже и хорошего парикмахера. При этом деньги на адвоката, услуги которого весьма недёшевы, мать, тем не менее, нашла.

— Потому что я считаю, что ты должен отработать все траты, что мы понесли по твоей вине. Хотя… смерть моего любимого Гаррички, — она всплакнула было, но удержала себя в руках, — ты всё равно не сможешь ничем возместить.

— Смерть Гарри? А я-то тут причём?

— При том, что если бы я не была вынуждена отвлекаться на воспитание тебя, с моим любимым сыном ничего не случилось бы! Это ты виноват, что он умер таким молодым. Не пожил ещё совсем!

Мать достала из кармана платок и промокнула глаза, причём совсем не наигранным жестом. Дадли всего передёрнуло. Вот же… Чёртов Поттер столько лет одним своим присутствием на Тисовой улице подвергал риску их семью, облапошил родителей с деньгами, а мать всё равно грустила о его потере и смела обвинять Дадли. Может, она… повредилась рассудком? Дадли и раньше приходили в голову подобные мысли, потому что нормальный, здоровый человек никогда бы не вёл себя так, как они с отцом. Поттер, несмотря на все внушения взрослых волшебников, не прятал свою магию в Литтл Уингинге, его несколько раз пытались исключить из школы за то, что он колдовал на каникулах. Жаль, что так и не исключили. Кто знает, вдруг какое-то из его заклинаний или шуточка из арсенала тех наглых рыжих придурков подействовали на мать?

Он заставил себя сделать глубокий медленный вдох, а потом так же выдохнул. Нужно держаться. От того, что Дадли скатится в безобразную истерику, хуже будет только ему самому. Мать не должна увериться, что её сын — слабак, которым можно управлять, который жалок и бесполезен. И перед мистером Вестсоном Дадли не имел права показать себя с плохой стороны. Достаточно того, что мистер Вестсон оказался посвящён в неприятную историю его жизни и вынужден был возиться с Дадли. Он и так очень сильно помог, кроме тётушки Мардж и полковника Фабстера, Дадли больше ни от кого не видел столько сочувствия и реальной поддержки. Но это не означало, что мистер Вестсон до последнего будет на его стороне. Пока что Дадли интересовал его, как перспективный сотрудник, но никакие перспективы не помогут, если мистер Вестсон поменяет своё мнение о нём. А мнение штука очень непостоянная. Только что Дадли был сиротой при живых родителях, немало настрадавшимся из-за их равнодушия и жестокости, но через полчаса он может превратиться в глазах мистера Вестсона в бездушного и действительно неблагодарного сына, бросившего родителей без помощи.

Кто бы подсказал Дадли, как правильно поступить в его ситуации… и было ли вообще это «правильно».

— Я всё-таки не могу понять, что вам с отцом нужно и почему именно сейчас. Сама же говоришь, что денег достаточно.

— А ты всё печёшься о деньгах, меркантильный мерзавец. Впрочем, чего ещё ожидать от такого, как ты? — мать дёрнула плечом. — Ты всегда доставлял нашей семье одни проблемы. Господи, да мы столько натерпелись из-за тебя перед соседями, перед школой, что ты должен на коленях умолять нас о прощении! А ты ещё смеешь пререкаться, негодный! Нужно было отправить тебя в приют, как предлагал Вернон. Какая же я дура, что не послушалась!

— Миссис Дурсль, позвольте мне, — быстро сориентировавшись, перехватил инициативу мистер Вестсон, пока ошеломлённый Дадли хватал ртом воздух от таких откровений. — Идея устроить вам встречу до начала искового процесса всё-таки принадлежала мне, так что давайте я озвучу…

— Вам? Я ожидала большего профессионализма, мистер Вестсон. Мне вас рекомендовали как высококлассного специалиста в обоих мирах, нашем и волшебном, а вы… Как вы могли подумать, будто я захочу разговаривать с этим никчёмным болваном? Да вы просто посмотрите на него, посмотрите! Надел дорогой костюм, наверняка ещё и краденый, и думает, будто я поверю, что он стал приличным человеком! Да по нему тюрьма как плакала, так и плачет. Хулиган. Разбойник! И вы полагаете, нам есть что обсудить?

— Мистер Дурсль не имеет ничего общего с тем человеком, чей портрет вы только что нарисовали. — Мистер Вестсон был поразительно невозмутим, и, видимо, это раззадорило мать ещё больше. — Я понимаю, в вас говорят эмоции, но стоит всё-таки вести себя как взрослые благоразумные люди и уважать друг друга. Иначе я буду вынужден попросить вас покинуть мою контору.

— О, не беспокойтесь! Выход, если что, я найду сама, да ещё так ославлю эту богадельню, что никто и в жизнь больше не переступит ваш порог!

— Миссис Дурсль…

— Мама! — повысил голос Дадли. — Не смей угрожать мистеру Вестсону! Всё это касается только нас с тобой, не приплетай сюда других. Скажи прямо, чего хочешь, и давай на этом закончим уже.

Его тираду она встретила молчанием, при этом на самого Дадли даже не посмотрела. Он же буквально молился про себя, чтобы мать послушалась и озвучила наконец свои требования. Бог с ними, с причинами её сумасбродного поступка, пускай говорит, что нужно, и проваливает! Ещё не хватало, чтобы мать навредила мистеру Вестсону! А она всегда была мстительной и злой на язык, могла и исполнить свою угрозу. Дадли себе никогда не простит, если по его вине пострадает репутация мистера Вестсона.

— Надо же, посторонний человек значит для тебя больше, чем счастье и благополучие семьи.

— Вы первыми выкинули меня из этой семьи, не перекладывай на меня вину.

Мать вздохнула так, словно ей противно было уже просто слушать его, приосанилась и гордо произнесла:

— Вижу, разговаривать с тобой бесполезно. Как будто могло быть иначе!

— Мама!

— Как я уже сказала, — продолжила она, не обратив внимания на Дадли, — я считаю, что пора расплатиться со всеми долгами. Вернон прекрасно обеспечивает меня и наш новый дом, однако я не могу спокойно жить, зная, сколько денег мы на тебя потратили и не получили даже простого «спасибо» взамен.

Ужасно хотелось сказать ей «спасибо» самым ехидным и саркастичным тоном, на какой Дадли только был способен, но он сдержался. Нужно сворачивать этот бессмысленный разговор. Мистер Вестсон ошибся, мать не удастся переубедить, она не видела ничего, кроме своей цели, и шла прямиком к ней, невзирая на препятствия. Наверное, даже если бы сейчас начался Апокалипсис, мать потребовала бы у ангелов приостановить конец света, потому что она, видите ли, не стребовала с сына причитающиеся ей деньги!

Однако один вопрос грыз Дадли с прожорливостью и настырностью оголодавшего бродячего пса.

— Тогда я не понял, что случилось с деньгами от наследства тётушки Мардж, — проговорил он, несмотря на то, что мистер Вестсон предупредительно покачал головой. — Отец прислал мне письмо, где вы подсчитали все расходы за семнадцать лет моей жизни. Или что, — Дадли пробило на смех, — что-то забыли включить?

— Мы с Верноном пожалели тебя тогда и написали меньше денег, чем по-настоящему потратили на твоё воспитание, неблагодарный ты щенок. И напрасно пожалели!

— Ясно. А теперь, когда я неплохо устроился, а Поттера нет…

— Не смей называть Гарри Поттером! Сколько можно говорить! Он твой брат, наш любимый, лучший сын!

— А теперь, когда его нет, — с нажимом повторил Дадли, с неожиданной для себя мстительностью игнорируя требование матери насчёт имени, — вы решили взяться за меня. Умно, правда, умно. Отец всегда был крайне практичен, особенно, если дело касалось денег. Кстати, что же он сам не пришёл?

— Тебя это не касается, мальчишка, но я отвечу. Вернон не очень хорошо себя чувствует, поэтому от имени нашей семьи здесь выступаю одна я, о чём ужасно жалею. Уж Вернон-то всыпал тебе по первое число, бесстыжий!

— Да, я бесстыжий, негодный, неблагодарный. Я всё это знаю и помню, правда, не нужно повторять это каждый раз. И… сколько вы хотите?

Когда мать назвала желаемую сумму и добавила, что ему придётся платить им ежемесячно, Дадли лишился дара речи. Они с ума сошли! Да даже кредит в нынешние время взять — и то проще отдавать будет. Как родители себе это представляли? Дадли что, по их мнению, деньги грёб лопатой или печатал? Послушать мать, так Дадли всё детство купался в роскоши, ел деликатесы на завтрак, обед и ужин, а одежду менял по десять раз на дню и носил исключительно авторскую, от именитых дизайнеров. Мать с отцом точно спятили, точно! Как минимум отец — кому же ещё из них двоих могло потребоваться столько денег? А главное, для чего, если, как говорила мать, фирма приносила прибыль? Отца вконец обуяла жадность? Сколько денег он ни имел, ему всё мало? Но требовать их с собственного сына после того, как уже один раз вынудил заплатить за все семейные траты… Дадли показалось, что ещё немного, и он сам уже сойдёт с ума, просто потому что такое не могло быть взаправду.

— Это какое-то безумие, — произнёс он с расстановкой. — Откуда я возьму столько денег?

— Не моё дело. Украдёшь, отберёшь — как ты обычно их добываешь? Как-нибудь найдёшь.

— Раз вы не смогли получить эти деньги от Поттера, то решили стрясти с меня? Так, что ли?! Нет уж, хватит! Я расплатился с вами сполна! — Ярость выкинула Дадли из кресла, заставила выпрямиться перед матерью в полный рост. Господи, какая же она… жалкая, мелочная, жадная! Он как будто по-настоящему видел отблеск монет в её глазах! — За все ваши тычки, пинки, побои, все те дни, когда вы запирали меня в чулане без еды, воды и туалета! Когда вообще забывали, что у вас есть родной сын, я! Не вы меня вырастили, а тётя, ей я обязан всем, а вас… вас я хотел бы никогда больше не видеть и не знать! Это вы должны мне за всё то, что творили с моей жизнью, а ты, ты ещё смеешь требовать деньги с меня?!

На его плечо опустилась и крепко сжала чужая рука. Тяжело дышавший Дадли покосился на мистера Вестсона, который оказался рядом с ним, и обуявшая его было злость медленно пошла на спад, попятилась, поджимая хвост от испуга. Мистер Вестсон больше не был похож на того доброжелательного и готового прийти на помощь джентльмена, что выслушивал Дадли, давал советы и поддерживал. Сейчас его взгляд был полон предостережения, (если не откровенной угрозы) не творить глупостей, и Дадли впервые за всё время после того, как оставил Литтл Уингинг, почувствовал себя безалаберным идиотом, который не понимал, что молотил своим длинным языком, и делал лишь хуже. Не имея сил справиться с этими мыслями и ощущениями, подобными цунами по своей силе, Дадли опустил голову. Он чувствовал, как шею, затылок, уши и щёки заливал румянец стыда.

— Спасибо, мистер Дурсль, думаю, ваше присутствие больше не потребуется.

Ему ничего не оставалось, как, пробормотав извинения, ретироваться из кабинета. Тяжёлая дверь закрылась за ним, как будто подведя черту всему тому, что делал для него мистер Вестсон. Правильно, на его месте Дадли тоже бы не стал и дальше помогать юнцу, который совершенно не умел контролировать себя.

Возвращаться на рабочее место не было ни сил, ни желания, и Дадли, постояв ещё немного и так и не придя в себя, отправился в туалет. Там он открыл кран с холодной водой и плеснул себе в лицо полные пригоршни воды. Не помогло. Дадли сделал это ещё раз и ещё, здорово намочив костюм — на светлой ткани появились некрасивые тёмные полосы и пятна, — а затем, схватив с раковины мыло, принялся яростно натирать руки. Холод был недостаточно холодным, чтобы отрезвить его, а вода как будто не могла смыть то мерзкое ощущение липкой грязи, в которую Дадли со всему размаху окунула мать.

Сколько ещё ему терпеть эти унижения? Сколько ещё мучиться, не зная, какой ещё способ испортить Дадли жизнь найдут родители? Господи, да даже если Дадли каким-то чудом найдёт деньги, чтобы платить им, где гарантия, что больше ничего не случится? Что отец с матерью не пожелают растоптать его окончательно, лишить любимой работы, собак, дома? У них, похоже, стоп-кран в намерении уничтожить Дадли отсутствовал вообще, а тут и Поттер умер, вот всё и сошлось. А Дадли ещё сомневался и выискивал объяснения такому поступку матери. Болезнь, кредит… Деньги им нужны были! Деньги и нищий, жалкий Дадли, чтобы можно было покивать и с удовлетворением протянуть, что они оказались правы в его отношении, что он ничтожный человек и ничего не добился. Дадли уткнулся лбом в зеркало, пытаясь успокоить шумное, с хрипами, дыхание. Пульс, наверное, здорово подскочил, раз ему не хватало воздуха. Нужно успокоиться, иначе он, в довершение ко всему, в обморок рухнет, окончательно превратившись в глазах мистера Вестсона в неблагодарного неудачника. Но, Господи, как тут успокоиться? Нет у Дадли таких денег, нет, и не было никогда. Если мать подаст в суд и выиграет, ему останется распродать последнее имущество и объявить себя банкротом, а после этого Дадли уже никогда не стать солиситором, не устроиться на более-менее приличное место, не получить кредит и ещё много чего «не»! Дадли верил в мастерство и профессионализм мистера Вестсона, однако после этой встречи всерьёз засомневался, что ему удастся отбиться от иска или хотя бы снизить сумму ежемесячной платы за содержание родителей. А учитывая, как он недостойно повёл себя на этой встрече, стоит готовиться к тому, что Дадли если и не попросят вон из конторы, то серьёзно уменьшат жалование.

От понимания, как Дадли только что опростоволосился, становилось ещё горше. Он хотел показать, что вырос, стал независимым и самостоятельным, что строил свою судьбу, невзирая на мрачные прогнозы и жестокие пожелания, но в итоге оказался перед матерью всё тем же подростком, который мог лишь кричать и истерить. Ведь понимал же, что такие люди, как она с отцом, не меняются к лучшему, с самого начала догадывался, что речь пойдёт только и исключительно о деньгах, однако выставил себя неуравновешенным и жадным кретином. Посторонним же, каким бы понимающими людьми они ни были, не объяснишь, что от одного взгляда на мать у Дадли перехватывало дыхание, и он мысленно возвращался на многие годы назад, в то время, когда зависел от собственных родителей и не мог рассчитывать на избавление в лице тётушки Мардж. Звуки материного голоса запускали калейдоскоп воспоминаний в его сознании, подсовывая самые противные, самые болезненные картинки, от которых до сих пор хотелось ругаться и разбивать кулаки до крови. Да, Дадли вырос, ему целых девятнадцать лет, но он так и не повзрослел… так и остался в том возрасте, когда родители и двоюродный брат полностью управляли им, давили, а он ничего не мог противопоставить. Вот сейчас дорвался, использовал свой шанс выплеснуть на мать всю боль тех дней. Кому стало хуже? Ему, ему со всех сторон хуже. Кому и что Дадли хотел доказать? От кого хотел добиться извинений и осознания своей вины? Глупость какая.

Когда мать покидала контору, Дадли всё ещё трусливо отсиживался в туалете. Теперь он страшился встречи с мистером Вестсоном даже больше, чем с кем-то из родителей. Дадли не только самого себя подвёл, он и мистера Вестсона здорово подставил. В его кабинет Дадли заходил… нет, не с низко опущенной головой, он не ребёнок же, в конце концов. Нужно принимать ответственность за свои поступки. Так что Дадли, стиснув зубы, смотрел прямо, а мысленно прощался со всеми своими надеждами и мечтами. На месте мистера Вестсона он бы прямо сегодня вышвырнул зарвавшегося, никчёмного юнца вон и был бы абсолютно прав.

— Мистер Вестсон, сэр, я хотел… хотел бы извиниться. Я должен был держать себя в руках, но не сумел.

Его руководитель, изучавший какие-то бумаги с непроницаемым лицом, кажется, не услышал сказанных слов. Дадли медленно выдохнул и переступил на месте, ощущая, как его накрыло отчаянием. Да уж, после своего «выступления» он только этого и был достоин — игнорирования.

— Сэр?

— Простите, что? А, это вы, Дадли, — мистер Вестсон встрепенулся, отложив документы, словно и вправду был всецело поглощён ими, ничего и никого не замечая вокруг. — Да, ещё раз простите, я хотел сразу ознакомиться с тем, что принесла миссис Дурсль.

— Нет, сэр, это я пришёл извиняться. Я вёл себя, как ребёнок, и вместо конструктивного разговора получилось…

— Присядьте, Дадли, — в голосе мистера Вестсона звучало сочувствие, и покрасневший от стыда и смущения Дадли решил, что ему определённо показалось. Не могли ему сочувствовать после такого его ужасного поведения. — Не хотите выпить? Я сам не большой любитель алкоголя, но бывают ситуации, когда без него никак. Нет?

Дадли отрицательно помотал головой, но в кресло всё-таки сел, на самый край, готовый в любой момент сорваться и вылететь из кабинета, как только ему прикажут убираться.

— Я... Простите меня, я повел себя недостойно, — выпалил он, стараясь не смотреть на мистера Вестсона: так страшно было увидеть разочарование на его лице. Никогда прежде Дадли никого не подводил настолько серьёзно, а то, что подвёл он самого мистера Вестсона, убивало Дадли ещё больше. И никак это уже не исправить. Даже самое сильное и искреннее раскаяние не поможет. — Нарушил все ваши планы, сэр, простите. Я... я пойму, если вы не захотите больше иметь дело со мной.

— Да, ваше выступление было не к месту, мягко говоря. Но вы меня не очень-то и удивили.

— В ка-каком смысле? Я не понял.

— Примерно чего-то такого я и ждал. Дадли, вам всего девятнадцать, вы ещё не успели отрастить ни клыки, ни бронированный панцирь, чтобы оставаться спокойным рядом с людьми, которые когда-то причинили вам боль. Это умение приходит со временем, с возрастом. Признаюсь, даже я под конец нашей с миссис Дурсль беседы едва сдерживался, чтобы не указать ей на дверь.

— Простите, — вновь выдохнул Дадли уже осточертевшее, въевшееся ему под кожу слово. — Раньше мать такой не была. — Он помолчал и всё-таки решился спросить: — Она будет подавать иск, да?

— Увы. Но не вините себя, даже если бы сегодня согласились со всеми её словами, результат был бы тот же, я уверен.

Дадли понимал это и без него. Он куда больше переживал о том, что же ему делать, если по суду мать всё-таки получит ежемесячную плату на содержание их с отцом. Не в деньгах было дело, то есть, не только в деньгах. Мало того, что родители будут обдирать его как липку — по первым прикидкам, Дадли придётся искать вторую работу, чтобы покрыть сумму выплат. Откуда он возьмёт деньги на еду, коммунальные и другие расходы — об этом речи вообще пока не шло. Но сама мысль, что его вновь нещаднейшим образом будут эксплуатировать, как раба, выставляя себя в глазах общественности несчастными родителями неблагодарного сына, которого только через суд удалось заставить заботиться о своих стариках, — вот что самое мерзкое и страшное. Никому не будет дела, что по-хорошему это родители должны Дадли невозможно огромную кучу денег за его сломанное детство.

— Выше нос, Дадли. Мы ещё поборемся. Сколько дел в среднем проигрывает контора «Вестсон и партнёры», ну-ка?

Взглянув на непонятно почему повеселевшего начальника, Дадли отвёл взгляд в сторону. Ему ещё никогда не было так стыдно перед чужим человеком, который помогал, проявив неподдельные заботу и участие, и даже сейчас продолжал подбадривать, хотя уже знал, из какой поганой семейки произошёл Дадли Дурсль.

— Одно из пятидесяти, — вздохнул он.

— Вот именно, одно из пятидесяти, и оно в этих последних пятидесяти уже было. Значит, ваше дело просто обречено на успех.

Дадли совершенно не разделял его уверенность, но всё же ответил:

— Дай-то Бог, сэр.