Корни старого дерева (джен)

Жан едет к старому вязу. Уставшая за день лошадь еле-еле плетётся по сухой утоптанной дороге. Прозрачный, но совершенно чёрный воздух разносит перестук копыт до самых Стен, и Жану слышится топот множества лошадей, будто мимо него сейчас проходит весь Разведкорпус, все солдаты, когда-либо отмеченные крыльями свободы. Раздавленная титаном Петра, разорванный на части капитан Мик, съеденные в Утгарде Нанаба и Гергер, убитая особым отрядом полиции Нифа, забросанные камнями новобранцы, застреленная в Либерио Саша…

Нет!

Жан давится воздухом и яростно трясёт головой. Нет! Он знает, что такое Либерио, но никогда там не был. И Саша там не была. Они ни разу в жизни не забирались дальше берега моря. Однако Жан как сейчас помнит падающую на пол Сашу. И маленькую девочку в платьице и с винтовкой. Её полные злобы глаза. Он помнит красное пятно на форме Саши, безумный взгляд Конни, странный смешок Эрена. Нет!

В попытках прийти в себя Жан слишком сильно дёргает повод, и лошадь недовольно всфыркивает, чуть повернув к нему голову.

— Прости, золотце, — просит Жан и бормочет: — Нет тебе покоя и не будет. Ты ведь, как и я, служишь в чёртовом Разведкорпусе.

Эта лошадь с ним ещё с 57-й экспедиции и до сих пор его терпит. Золотце, а не лошадь. Жан треплет её между мягких ушей и направляет дальше.

Время тянется медленно. До старого вяза шагом не больше получаса, но Жану кажется, что он едет туда всю ночь. Звёзды выстраиваются на небе в линии, и все эти линии стягиваются в одну огромную звезду. Она висит где-то далеко за Стеной и испускает вниз столп бело-голубого света. Жан долго смотрит на эту звезду и со временем начинает видеть там дерево. Огромное дерево, кроной упирающееся в небо. Или ему всё это чудится?

Когда холм со старым вязом наконец появляется на горизонте, небо уже светлеет. Вяз как раз попадает в фиолетово-красную полосу, и Жан отчётливо видит на холме не дерево, а воздевшего руку Колосса. Титан стоит совершенно неподвижно и указывает куда-то на юго-восток.

При приближении становится ясно, что это всё-таки чёртово дерево. Жан облегчённо выдыхает, но до самого подножия холма не перестаёт отслеживать, не шевельнётся ли вяз, обращаясь в титана. Однако старое дерево просто стоит, шелестя красно-бурой листвой. Какой же у него всё-таки кровавый вид!

Под вязом наконец обнаруживается Эрен. Он сидит на выступающем из-под земли корне и смотрит на линию мелких деревьев, друг за другом сбегающих в низину.

Оставив лошадь под холмом, Жан взбирается вверх по склону. Он оскальзывается, но всё равно лезет, а Эрен словно не замечает его.

Жан ухмыляется. Всё он видит на самом деле. Эрен может быть весьма внимателен к деталям, когда хочет.

— Здравствуй, Жан, — привычным в последние месяцы мёртвым голосом произносит Эрен, стоит Кирштайну взобраться на вершину холма. — Как там Микаса?

Как там Микаса?! Он ещё спрашивает?! Эмоций в голосе Эрена не больше, чем на его же лице в видении о Саше. Жан уверен, что это всего лишь видение, но оно настолько правдоподобно, что…

— Её слова — это правда? — спрашивает Жан.

Эрен не торопится отвечать. Он снова смотрит вдаль и вдруг указывает на юго-восток — ровно туда же, куда направлена большая ветка, в утренних сумерках принятая Жаном за руку Колосса.

— Посмотри.

Жан смотрит. Там, немного сбоку, поднимается солнце. Оно жёлтое — настолько жёлтое, что даже немного зелёное. Красно-оранжевые деревца спускаются с холма, ровной линией выстроившись на по-весеннему яркой траве. Старый вяз, всё ещё похожий на Колосса, тянет руку вдаль, туда, где днём можно различить кромку внешней Стены. Мир видится Жану болезненно пёстрым, смешавшим сразу весну, лето и осень. Он прозрачный, стеклянный, ненастоящий.

— Там целый мир… — тихо говорит Эрен.

Сейчас Жан впервые понимает, насколько этот болван похож на культиста. Только культ Стен готов был пойти на всё, лишь бы Мария, Роза и Сина веками незыблемо стояли на своих местах, а Эрен мечтает разрушить их до основания.

— У вас есть целый мир, — уже увереннее повторяет Эрен. — Без титанов.

Совершенно прозрачный воздух пронзает солнечный луч. Жан морщится и прикрывает глаза ладонью. Когда он опускает руку, Эрена рядом уже нет. Удрал. Испарился.

— А-а-а! Как же ты меня бесишь, чёртов смертник!

Жан бьёт ногой по стволу вяза и принимается остервенело вытряхивать нападавшие на голову и за шиворот листья.

* * *

— Эрвин! Эрвин!

Сигнал побудки ещё не до конца отзвучал над штабом, а Ханджи уже орёт под дверью. Год назад Эрвин пошёл бы открывать, одной рукой застёгивая рубашку. Сейчас он сначала заканчивает сражение с пуговицами и только потом идёт открывать.

— Доброе утро, Ханджи. Что у тебя?

Ханджи набирает в лёгкие побольше воздуха и тараторит на одном дыхании:

— Мы с Моблитом вчера обсуждали слова Микасы и Леви, и я тоже кое-что… вспомнила? видела? Неважно! В общем, мы пришли к выводу, что мы мертвы. Нет никакой загадки возвращения Моблита. То есть есть, конечно, но она не про воскрешение. Мы все мертвы.

Эрвин едва удерживается от смешка. Это прямолинейное «мы все мертвы» почему-то кажется ему не просто близким, а даже каким-то родным. Он жил этими словами всего пару дней назад.

Жил. Будучи мёртвым.

— И как ты только вытерпела до утра? — с усмешкой интересуется Эрвин. — Помнится мне, ты можешь и в окно влезть среди ночи, если найдёшь что-то любопытное.

— Ну-у, эм… — Ханджи почему-то краснеет. — Нам надо было всё обсудить, чтобы удостовериться, что мы правы. Жан не возвращался, не знаешь?

— По-моему, пару минут назад я видел его в окно. Вот что… Собери всех, кто был в Сигансине год назад. Сдаётся мне, мы стоим на пороге чего-то нового.

Ханджи кивает и исчезает во мраке коридора. Эрвин возвращается в комнату за форменной курткой, некоторое время возится, пытаясь аккуратно заправить в неё пустой рукав рубашки, и наконец тоже идёт в офицерскую комнату.

Там его уже ждут. Ханджи, Леви, Моблит — старая гвардия. Жан, Микаса, Саша — свежая кровь.

— Приветствую. Думаю, все уже поняли, почему мы здесь и именно в таком составе, — говорит Эрвин, садясь.

Ему отвечают серией нестройных кивков: мрачных, задумчивых, полных жажды действий. Сам Эрвин чувствует себя как никогда живым, словно вернулся в те времена, когда никто не слышал о подвале и эльдийско-марлийском противостоянии.

— Я уже говорил Ханджи и повторю для всех: мы стоим на пороге чего-то нового. Перед нами — целый мир.

Жан и Ханджи одновременно дёргаются, будто хотят возразить, но Кирштайн уступает старшей по званию. Впрочем, она произносит только полфразы:

— Но мы же… — и обрывает саму себя.

— Мы Разведкорпус, Ханджи. Предлагаешь отказаться от крыльев свободы только потому, что мы мертвы?

— Вы говорите как Эрен, — замечает Жан и, когда все взгляды устремляются к нему, объясняет: — Я всё-таки нашёл его под утро. У того проклятого дерева, знаете? Хотел спросить, правда ли то, что мы все видели, а он… А он просто посмотрел вдаль и сказал: «У вас есть целый мир. Без титанов». После этого он исчез.

— Без титанов — это хорошо, — бормочет Моблит, косясь в сторону Ханджи, примостившейся на подлокотнике его кресла. Та с лёгким сожалением кивает.

— Титанов больше нет, но есть деревья, хуорны, — напоминает Эрвин. — И именно Эрен указал нам на них.

— Он создал нам идеальное посмертие, — вдруг произносит Микаса. Её тихий голос слышит каждый.

— По его мнению. — Жан кривится, но всё-таки спрашивает: — Как думаете, если поехать во внутренние земли, есть шанс найти Марко в рядах Военной полиции?

— Я бы и наших найти не отказался, — усмехается Эрвин, вспоминая бессменного Мика, его отряд, других своих капитанов. — Ищем, заодно и теорию Ханджи и Моблита подтвердим.

— А во внешний мир когда? — Ханджи тут же подпрыгивает, как на крыльях. — Нам же ещё море исследовать! И… и всю северную часть Парадиза — мы же только на юг от Сигансины выбирались!

— И кто-то должен сообщить обо всём Хистории, — вставляет Леви.

— Я лично сообщу, — вызывается Эрвин. — Заодно утрясу все бумажные вопросы, которыми год никто не занимался.

Ханджи делает вид, что ей очень стыдно. Моблит украдкой отвешивает ей шутливый подзатыльник.

— Собрание окончено, — объявляет Эрвин и покидает офицерскую комнату.

* * *

Жан гонит лошадь в сторону Сигансины, а Эрен смотрит ему вслед. Наблюдать за солнцем завораживающе, но больно. А бескрайний мир есть и с другой стороны — дорога к городу теряется в холмах, и можно вообразить, будто она никогда не кончается.

Старый Вяз опускает поднятую ветвь, будто устав стоять в такой позе, и спрашивает низким, тягучим голосом:

— Зачем ты опять сеешь хаос? Я немало слышал людских историй — обычно достаточно подкинуть записку, разве не так?

— Я собирался, — признаётся Эрен. — Дополнил дневник Ильзе — она же первая встретила энтов и хуорнов, хоть и не успела об этом сказать. А потом увидел Ханджи… Место командующего — не её. Вот я и решил вернуть ей Моблита. А дальше…

— Многих людей я встречал, — говорит Старый Вяз, — но ни один из них не сеял хаос с таким упоением, как тот, кто похоронен в моих корнях.

— Так ты доволен? Сам же просил найти энтиц — а Разведкорпус их найдёт, будь уверен!

Старый Вяз тяжело, совсем по-человечески вздыхает и устремляет взор куда-то вдаль, где расстилается огромный мир с полями, лесами и горами, край которого видят лишь птицы.

Да, это всего лишь посмертие, но важно ли это, когда они наконец-то свободны?