Обратная сторона луны (джен)

Холодно было — как в скандинавском аду. Он вообще любил самую разную мифологию, только путал её порой, и когда-то его весьма впечатлило представление северян об аде. Так вот сегодня был как раз такой день — первый после весело отзвеневшего колокольчиками Рождества. Ветер — ледяной, швыряющий в лицо снег горстями, воздух — аж дышать больно, волоски в носу замерзают, и даже согревающие чары помогают слабо. Однако дела есть дела, погода на них мало влияет — вот Скабиор и пробегал по ним почти что весь день и ближе к вечеру возвращался к лесу, мечтая только о том, чтобы скорей оказаться на опушке и аппарировать в свою избушку, где можно будет, наконец, отогреться что снаружи, что изнутри. Собственно, лес — вот он: перейти накрытое антиаппарационным куполом шоссе по мосту, пройти футов сто — и всё, можно аппарировать, всё равно в такой метели никто не разберёт ничего. Само шоссе пользовалось по всей округе дурною славой, слишком уж часто здесь происходили аварии, но откуда же магглам было знать, что прямо через него лежит тропа миграции штырехвостов. Вот Отдел регуляции магических популяций и делал, что мог: сначала дорогу заколдовали, а потом и купол поставили от слишком настырных охотников, не раз аппарировавших под колеса. Так что Скабиор быстро шагал вперёд, оглядываясь с надеждой, что вокруг никого не будет, и не надо будет топать до этого мордредова моста. Но нет… Редкие прохожие всё попадались и попадались, а на самом мосту, прямо посередине, торчала какая-то девица в ярко-красной куртке и белой шапке и пристально смотрела на проносящиеся внизу машины. И было в ней… нечто. Скабиор заинтересовался… Пока подходил — начал принюхиваться, а поднявшись и подойдя почти вплотную — уверился: да, от девчонки совершенно отчётливо тянуло смертью, но не болезнью, а намерением. И ещё кое-чем крайне знакомым.

Он остановился, засунул руки в совершенно не помогающих сейчас шерстяных перчатках под мышки и пригляделся. Белая шапка на девичьей голове оказалась вовсе даже не вязаной, а снежной — видимо, девица стояла здесь уже довольно давно, и дующий в спину ветер успел набросать на её тёмные волосы небольшой сугроб. Вот ведь, и не холодно ей… прыгнет? Нет? Постояв пару минут, Скабиор решил, что замёрзнет быстрее, чем та, наконец, примет решение, подошёл тихо сзади и спросил — крайне любезным шёпотом:

— Подтолкнуть?

Девчонка даже не вздрогнула — но и не ответила ничего. Он подошёл ближе, почти что вплотную, и прошептал практически на ухо:

— Я могу, если надо. Чего ж не помочь ближнему в этот чудный святочный вечер.

Та даже не отстранилась — стояла, не шевелясь, и всё так же пристально глядела вниз на несущиеся по дороге машины.

— Мальчик бросил, небось? — глумливо продолжал Скабиор, которого это молчание начинало злить. — Или даже не посмотрел в твою сторону? Я бы тоже не посмотрел в сторону такой говорливой…

Он обошёл её сбоку и заглянул в лицо. Святая Моргана, да она девчонка совсем! Ей лет… тринадцать, наверное? Если не меньше… Нос вон совсем белый от холода… какие мальчики?

— Или ты тролля схватила и маме признаться боишься? — продолжал он насмешничать, все яснее различая в её запахе аромат волшебства.

— Нет, — вдруг ответила девочка.

— Нет? — радостно подхватил он — и поинтересовался почти с нежностью: — А что ж такое случилось?

— Вам не понять! — воскликнула она, разворачиваясь к нему и отчаянно глядя на него снизу вверх. — Меня летом оборотень покусал. И с тех пор в школе от меня все шарахаются, родители — откровенно боятся и к братьям-сёстрам больше близко не подпускают, даже в комнату отдельную отселили и наедине с ними не оставляют, а в школе девчонки со мной в одной спальне боятся спать, — её торопливый голос был ни на гран не теплее бесящегося вокруг них ветра. — Ну и что меня теперь дальше ждёт? — спросила она с недетской горечью. — Работать меня не возьмут ни в одно приличное место, к магглам мне вообще нельзя — я же, как оборотень, зарегистрирована… да и не знаю я про них ничего... в общем, никому я не нужна и всем легче будет, если я умру. Ну, стою вот... а страшно. Правда, толкните, а?

— Толкнуть недолго, — было похоже, что его вовсе не впечатлил этот монолог. — А ты других-то оборотней когда-нибудь видела?

— Видела. В Мунго. Я там аконитовое зелье беру теперь каждый месяц.

— Не-е-е, — протянул он, картинно скривившись, и сплюнув. — В Мунго — это не то… Это как в зоопарке глядеть на волков. Ты обычных, нормальных оборотней видала? На свободе?

— Я не помню того, кто меня покусал… И его до сих пор не поймали. А других я никогда не встречала.

— Этим летом тебя укусили? — задумчиво уточнил он.

— Да. В августе. Перед школой, — всхлипнула она вдруг.

— Точно не я, — демонстративно задумавшись, сообщил ей Скабиор. — Я летом другим был занят.

— Вы, — девчонка вдруг побледнела, хотя только что он был абсолютно уверен в том, что это уже невозможно, и отшатнулась в сторону, вдоль ограждения, — вы оборотень?!

— Сама такая, — заржал он в ответ. — Чего пугаешься? Да и полнолуние далеко… Ладно… идём, что ли? Холодно как в Хельхейме, я обледенел, пока стоял тут с тобой.

— Вы правда оборотень? Настоящий? — она вдруг начала дрожать.

— Ам, — он щёлкнул зубами, шутливо сделав вид, что сейчас укусит её, та попятилась на негнущихся от холода ногах, поскользнулась и едва не упала. Едва — потому что он успел подхватить её за плечо, удержав на ногах. — Идёшь со мной? Расскажу, но не здесь: у меня уже хвост отмёрз.

Она вдруг начала истерично рыдать — он поморщился и даже решил было оставить её тут, но потом всё-таки потащил с собой — и она послушно пошла, всё время норовя уткнуться своим отмороженным носом в рукав его кожаного пальто.

…Правда, совсем девчонка. И одета по-детски: тёплое шерстяное платьице из тёмно-синей шотландки, с чёрным бантиком под белым круглым воротничком… волосы заплетены в две косички… и личико хорошенькое и совсем детское…

— Хорош реветь, — Скабиор поднял её лицо за подбородок и брезгливо посмотрел в красные и опухшие от слёз глаза. — Тут рыдай-не рыдай, кто есть — той и останешься. И не так уж это и плохо.

— А вы родились таким, да? — она достала из кармана белый с голубой каёмкой платок и вытерла им лицо.

— Почему сразу родился? — удивился он. — Да нет, как раз в твоём возрасте и… тебе, кстати, лет сколько?

— Четырнадцать, — у неё опять задрожали губы.

— Четырнадцать, — повторил он со вздохом.

Нда… Хорошо, что не двенадцать, конечно, но тоже… Найдут у него тут девчонку — посадят же. И ничего не докажешь — даже легилимента вызвать никто не почешется. Ещё и скажут, что это он её обратил — а это уже Азкабан. Навсегда. Ну, вот на кой он её сюда приволок?

— Знаешь что, — он уселся на край стола, — давай-ка ты сейчас успокоишься, а я тебя потом домой отведу.

— Не хочу домой, — она села на единственную здесь табуретку и упрямо поджала губы.

— Тебя искать будут. И найдут. Здесь. Как полагаешь, что со мной сделают?

— Ничего, — она, кажется, удивилась.

— «Ни-че-го», — передразнил он гнусаво. — Ничего — это если бы ты была взрослой, а я — человеком. Я «мяу» сказать не успею, как окажусь в Азкабане.

— Почему «мяу»? — ещё больше удивилась она. И улыбнулась.

«Мяу», значит, её удивляет. А Азкабан — нет. Вот балда…

— Не знаю, — заулыбался он тоже. — Привык так говорить с детства.

— Я им скажу, что вы ничего мне не сделали…

— Да кто тебя спросит-то? — изумился он. И начал с усмешкой загибать пальцы: — Ты раз — ребёнок, два — девчонка, три — оборотень… Да твоё слово значит меньше, чем слово эльфа из какого-нибудь добропорядочного дома!

— П-почему? — её глаза вновь налились слезами.

— П-потому! — передразнил он. — Я только что перечислил аж три причины. Причём, две из них никогда не изменятся, так что привыкай — тебя никто никогда слушать не будет. Никакие авроры.

— Но почему они так? Ведь я же… Я же не изменилась! — она снова заплакала: задрожали и искривились губы, и нос тут же дышать перестал… — Это же всё равно я! И я честно пью зелье… А в другие дни я же совершенно такая, как и была!

— Они просто боятся, — пожал он плечами — и улыбнулся очень довольно. — Не знают же ни хрена — вот и боятся. Всем надо чего-то бояться, а то жизнь становится пресной и скучной… А ещё это же так приятно сморщить нос и сказать: «фи! Оборотень!» — и вроде сам такой чистенький и вообще молодец.

— Вы говорите так, словно вам это нравится…

— Конечно же, нравится, — хищно улыбнулся он — и одним длинным плавным движением оказался рядом с ней. Сел на корточки, заглядывая ей снизу в глаза — и оскалился. Потом засмеялся: — Мне нравится быть опасным. И страх их мне тоже нравится.

— А мне совсем нет, — сказала она очень грустно. — Я думала, у меня есть подруги…

— Да ну, какие подруги… ты гриффиндорка, что ли?

— Нет, — она даже головой покачала. — Я с Хаффлпаффа…

— А-а-а, эти, — он скривил губы и очень нехорошо ухмыльнулся. — Самые главные лицемеры. Тут тебе, детка, не повезло.

— Неправда! Неправда, они хорошие и…

— Ага, — он встал и пошёл, наконец, растапливать печь. — Они хорошие, да. Вон по тебе видно, какие они все славные… добрые такие и понимающие, да? — он обернулся и посмотрел на неё из-под руки. — Подружки, говоришь, от тебя шарахаются?

— Они просто, — едва успокоившись было, она вновь начала всхлипывать, но он перебил жестоко:

— Ну да, ну да, они просто боятся, бедненькие! Барсучки вообще все такие мягкие и пугливые… и декан у вас там… а кто там сейчас декан?

— П-профессор С-спраут…

Он разразился хохотом:

— Святая Моргана! Да она вечна! — он поджёг уложенные в очаг дрова.

— Моргана разве была святой? — девочка так удивилась, что даже рыдать позабыла — всё хлеб...

— Моргана-то? Я считаю — была! — он развернулся и весело на неё поглядел. — Столько лет выжить в этом курятнике и не свернуть братцу шею — я считаю, только святая и выдержит!

— Вы не любите короля Артура? Но почему?

— А за что его любить-то? — склонил он голову набок. — И бабу не сумел удержать, и погиб как последний му… ай, — он махнул рукой. — Ну что ты так смотришь? Я не люблю героев — навидался в жизни. Вокруг них все мрут, как мухи — а их потом даже не вспоминают. А ты, я смотрю, любишь? Артура нашего короля?

— Люблю, да…

— А рыцарей круглого стола назовёшь? Хотя бы десяток?

— Гавейн, Ланселот, — начала она перечислять быстро, — Галахад… Персиваль…

И умолкла смущённо.

— Мордред, — насмешливо помог он.