Моя песенка спета (гет)

Прихожу в тихомутную грязно-противную стужу (странно даже — июль), силюсь холод и сырость принять. Где-то там в глубине эхом смеха разбуженный и не то что прощальный, но оставивший прядь невозможно колюче-расплавленных воспоминаний сердца стук навевает какую-то грусть и тоску. Ты же знаешь, мой милый, ожидание хуже страданий.

Если хочешь, на мраморе — слева —меня дорисуй.

Потому что не чувствую больше ни сил, ни вины, ни запала. Добровольно — заметь! — отрекаюсь от глупых имён. Всё, что было, то было. Внезапно бесследно пропало. Всё, что будет — к чертям пусть сгорает огнём.

В этом пламени (я обещаю) найдёшь отражение загнивающей плоти моих нерастаявших слёз и возможно столкнёшься с не самыми милым те'нями, ненароком впадая в гипноз.

Не суди меня строго, ведь не ты испытал эти муки. Ты не видел мой труп, холодеющий в свете лучей, и не смыслы твои растворились в глухом ультразвуке.

Уходя навсегда, как ты мог меня бросить ни с чем?!

Не гневись, умоляю, ведь пыталась нормально питаться, спать ночами, гулять, улыбаться глазами в ответ.

Отчего-то в душе поселилась обида, и шансы на белёсое некогда счастье сменились чернеющим

нет.

Безобразно сплетённые мысли сольются в едино, в вязкой копоти исполоскав мои дни бытия. Всё равно улыбаюсь, потому что не мальчик — мужчина — незаметно вливал мне под кожу фильтрованный яд.

Рыжий кот мне приветливо тянет пушистые лапки. Мягким пледом укроюсь,

/согреться бы/

словно тобой. Ты ведь помнишь, любимый, как дети играются в прятки? Точно так же и мы: раз — ты вода, два — и уже не живой.

Я не стану бороться за правду (а надо бы) боле. Просто молча разрежу полоску синеющих вен и отправлюсь к тебе, наконец-то не чувствуя боли.

Моя песенка спета, даже если не ты её спел.

Уж потом моё хладное тело отыщут в кровати, уж потом будут вздохи, молитвы и всякий беспомощный бред. Но, с другой стороны, нам с тобою и этого хватит,

ибо истина в двух именах:

Гермиона и Фред